45 
В конце концов они вместе ушли из больницы, отметившись на выходе. Эверетт проводил ее до здания, где размещались волонтеры от различных христианских церквей, братств и монашеских орденов. Были здесь также несколько раввинов и буддистов в оранжевых одеждах. Эверетт с Мэгги просидели на ступеньке перед входом и пока беседовали, все время кто-то входил и выходил из здания. Мэгги нравилось говорить с Эвереттом, который после собрания почувствовал новый прилив сил.
— Спасибо вам, Мэгги! — Эверетт поднялся, собираясь уйти. — Вы настоящий друг.
— Вы тоже, Эверетт, — улыбнулась Мэгги. — Рада, что у вас все получилось.
Она заволновалась при мысли, что было бы, если б никто не пришел. Но собравшиеся сегодня договорились встречаться каждый день в тот же час, и Мэгги предчувствовала, что затея Эверетта будет иметь успех. Люди жили в постоянном напряжении, впрочем, как и она сама. Священники в их здании каждое утро проводили богослужения, заряжавшие Мэгги положительной энергией на весь день, точно так же как собрание «Анонимных алкоголиков» — Эверетта. Мэгги каждый вечер перед сном посвящала молитве, несмотря на тяжелую работу, которая забирала у нее все силы.
— До завтра, — попрощался Эверетт и ушел.
Мэгги вошла в здание. По освещенной фонарями на батарейках лестнице поднялась наверх. Входя в комнату, которую она делила с шестью монахинями-волонтерами, она думала об Эверетте. Впервые за долгие годы она почувствовала некое отчуждение от других монахинь. Одна из них вот уже два дня сокрушалась, что осталась без монашеского облачения: в монастыре из-за утечки газа начался пожар, и монахини, спасаясь, прибыли в Пресидио в одних ночных халатах и тапочках. Женщина, по ее словам, чувствовала себя без облачения голой. Мэгги терпеть не могла монашеские одежды и надела их на благотворительный вечер лишь потому, что не имела платья и вообще ничего другого, кроме того, в чем работала на улицах.
Мэгги не могла бы объяснить, почему чувствует себя так, почему другие монахини стали казаться ей какими-то недалекими. Она вспомнила, как уверяла Эверетта, что ей нравится быть монахиней. Ей действительно нравилось, но при этом многие служители Бога — и монахи, и даже священники ее раздражали. Иногда удавалось от этого отвлечься. Ведь с ней были Бог и ее подопечные, заблудшие души. Особую неприязнь представители духовного сословия вызывали у нее, когда, ничего не желая вокруг себя видеть, они считали свой жизненный выбор единственно правильным и предпочтительным для всех.
Ее тревожили собственные чувства. Когда Эверетт спросил, испытывала ли она хоть когда-нибудь сомнение по поводу правильности раз и навсегда сделанного выбора, она с чистой совестью ответила отрицательно. Ни раньше, ни сейчас Мэгги не жалела об этом. Только вдруг ощутила, как дороги ей беседы с Эвереттом, его философствования и шутки с остроумными замечаниями. Всякий раз как она думала о нем, ее охватывала тревога: она не хотела привязываться к мужчине. «Может, монахини и правы, — размышляла она. — И нам положено носить монашеское облачение — чтобы напоминать окружающим, кто мы такие, заставляя их держаться от нас на расстоянии. Мы же с Эвереттом опасно сблизились — настолько, что между нами не осталось никаких преград». Правду сказать, условия, в которых здесь приходилось существовать людям, были необычны, они способствовали зарождению дружбы, тесных связей и даже романтических отношений в будущем. Мэгги хотела дружить с Эвереттом, но не больше. Именно об этом она и твердила себе, умываясь холодной водой. Она легла на свою койку и, как всегда, обратилась к Богу. Мэгги старалась не допускать Эверетта в свои молитвы, но он, без сомнения, по-прежнему присутствовал в ее мыслях. Пришлось предпринять осознанное усилие, чтобы закрыться от него. Впервые за долгие годы она напомнила себе, что является Божьей невестой и ничьей больше. Она принадлежит только Ему. Так было, так есть и так будет. Мэгги истово молилась, и ей наконец удалось прогнать из своих мыслей образ Эверетта, на смену которому пришел образ Христа. Мэгги закончила молитву, глубоко вздохнула и, закрыв глаза, умиротворенно уснула.
Добравшись в тот вечер до своего ангара, Мелани почувствовала себя выжатой как лимон. Три дня, полных тяжелого труда в больнице, остались позади. Работа в лазарете приносила Мелани удовлетворение, однако по пути в ангар она вдруг на минуту испытала острую тоску по горячей ванне и уютной постели перед включенным телевизором. Ничего этого в лагере не было. Здесь сотни людей жили все вместе в тесноте и шуме со спертым воздухом и жесткими койками. Мелани, однако, понимала, что еще как минимум несколько дней придется провести здесь. Выехать из города по-прежнему не представлялось никакой возможности. Каждый раз, когда Джейк начинал ныть, она спокойно повторяла, что нужно еще немножко потерпеть. Джейк ее разочаровал окончательно своим бесконечным нытьем и дурным настроением, часто срывая на ней зло. Недалеко от него ушла и Эшли — все плакала, что хочет домой, и жаловалась на посттравматический стресс. Дженет тоже была всем недовольна, однако постоянно заводила новые знакомства и беспрестанно рекламировала свою дочь, а заодно и себя: пусть все знают, какая важная она птица. Мелани это не волновало. Такое повторялось везде, где бы они ни очутились. Музыканты и администраторы Мелани перезнакомились со всеми и день и ночь играли в покер. Мелани с Пэм единственные из всей компании работали, а потому с остальными почти не виделись.
45 
