Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
37 
А маг все шел, не задерживаясь ни на минуту.
Охранительные знаки на двери зловеще замерцали – и погасли в испуге, едва Симон протянул к ним руку. Дверь послушно открылась. Рыхлый толстяк, бормотавший заклинания над жаровней, от которой воняло падалью, затравленно обернулся к гостю. Лицо его исказилось, и Талел рухнул на колени.
– Симон, пощади!
Старик бросил брезгливый взгляд на жаровню, на свиток папируса с ригийскими иероглифами. Вне сомнений, Талел старался призвать на помощь кого-то из обитателей ада, но не успел завершить обряд.
– Симон… умоляю…
Порыв ветра распахнул окно, подхватил папирус и унес его в ночь. Жаровня угасла, шипя как змея. Во мраке продолжала светиться лишь фигура мага. Остихарос протянул левую руку, ухватил толстяка, похожего на раздавленную жабу, за горло и легко приподнял над полом. Жрец захрипел, чувствуя, что еще чуть-чуть, и его шея сломается.
– Где мой ученик?!
Голос старика громом рокотал под сводами башни.
– Я… я виноват!.. Ты же пропал… Тебя год не было… Все думали – ты погиб! Он сам пришел ко мне…
– Где он?!
– Он… его увезли… Прости, Симон! Я не знал…
– Лжешь! Когда я вызвал тебя, мальчишка сидел в твоем подземелье!
– Да, я солгал… Я не мог!.. они уже пообещали его…
– Кто – они? Пообещали – кому?!
– …Махмуду! Султану Махмуду! Ты объявился слишком поздно, Симон… С-с-сделка… Да отпус-с-сти же! Задох-х-хнус-с-сь…
– Султан Махмуд Равийский?! Ты не лжешь?
– Нет!
Каменные пальцы разжались, и жрец плюхнулся на пол. Кашляя, растирая шею, Талел попытался отползти в угол, но был остановлен магом. Жесткий каблук Остихароса без малейшей жалости опустился на мясистый загривок жреца.
– Кто пообещал моего ученика султану Равии?
– Они! Открывающие Пути!
– Проклятье! Раздери тебя Даргат! Значит, это правда, что ты умеешь находить скрытое в людях?
– Правда… – еле слышно прохрипел жрец.
– У Карши есть скрытый талант?
– Он – прирожденный скороход. Только не знает об этом.
– Я полагал, из него получится неплохой маг, – пробормотал Симон.
Свечение под его одеждой медленно гасло.
– Да, конечно! Неплохой, совсем неплохой! – подобострастно зачастил жрец. – Маг неплохой, а скороход – просто замечательный! Самый лучший! Я так и сказал Открывающим. А они нашли заказчика…
– Какова твоя доля? – с брезгливостью поинтересовался старик.
– Десятина…
Остихарос хмыкнул, убрав ногу с загривка Талела.
Открывающие Пути, жрецы Многоликого, умели с помощью тайных обрядов пробуждать дремлющие в людях, неизвестные им самим таланты. При этом у человека, Вставшего-на-Путь, урезалось многое другое. Музыкальный слух, способность к быстрому счету, глазомер… В каждом случае это был особый, присущий только тебе, и никому другому, набор качеств, которыми следовало пожертвовать. Если обряд над Карши свершится, мальчику никогда не быть чародеем. Также как музыкантом, астрологом или, к примеру, летописцем. Да много кем – не быть.
Зато скороходом он станет превосходным.
«Учитель! Заберите меня отсюда! Пожалуйста…»
– Когда его увели?!
– Перед самым твоим… появлением. Я ведь не знал, что ты жив!
Опоздал. Если бы не проклятый демон, он бы успел. Что толку жалеть о том, чего не произошло? Случилось так, как случилось. Он дал обещание ученику – и не смог его выполнить.
– Симон! Бери все, что захочешь…
– Перестань скулить. Все, что захочу? Я запомнил твои слова. Живи, мой должник. Позже я решу, как именно взыскать с тебя долг. А сейчас я тороплюсь.
Быстрым, молодым шагом Симон Остихарос направился прочь из башни. Для обряда Открытия Пути требуется подготовка. Немного времени у него есть. Во второй раз он не опоздает.
Махмуд Равийский, шестнадцатый в династии Менгеридов, кормил рыбок. Стоя у края бассейна, выложенного яшмой и нефритом, сутан брал разваренные зерна ячменя из чаши в руках чернокожего раба – и бросал в воду. Цветные карпы, завезенные по приказу владыки из далекой Негары, толкались, высовывались из воды, плямкали слизистыми кругляшами ртов. Золотые, зеленые, цвета оливок или же апельсина – пожалуй, рыбы любили владыку сильнее, чем большинство придворных лизоблюдов. Сам же Махмуд из всех карпов предпочитал снежно-белых с красно-черными пятнами.
«Они напоминают мне раненых,» – говорил султан.
Возле беседки, увитой лозами винограда, ждал великий визирь Газан ибн-Газан – обманчиво дряхлый старец с гладким лицом ребенка. Он первым заметил Симона Остихароса, идущего к бассейну в сопровождении двух султанских телохранителей, и приветливо улыбнулся гостю.
37 
