119 
— Мне хотелось бы знать, почему он тебе так не нравится, Одиссей. Если бы он был предателем, мы бы уже давно об этом узнали. Но перед каждым важным советом ты настаиваешь, чтобы его там не было. Раз сами боги призвали его в свои свидетели, он мог бы передать наши секреты троянцам бессчетное количество раз, но никогда этого не делал.
— У нас есть секреты, Агамемнон, которые известны ему так же мало, как тебе. Я считаю, он ждет такого секрета, какой будет достоин его предательства для тех, кому принадлежит его сердце.
Я раздраженно пожевал губами.
— Хорошо, без Калханта.
— И ты не должен говорить ему об этом совете. Более того, я хочу, чтобы после того, как мы все соберемся, двери и окна были забиты досками и вокруг расставили стражников на таком расстоянии, чтобы они могли дотронуться друг до друга.
— Одиссей! А не слишком ли?
Он хитро улыбнулся:
— Мне ужасно не хочется выставлять Калханта шутом, господин, поэтому нам нужно покончить с этим делом за десятый год.
Пять мужей, названных Одиссеем, пришли на общий совет и очень удивились, когда поняли, что, кроме них, никого больше не будет.
— Почему не позвали Мериона? — немного раздраженно спросил Идоменей.
— И почему нет Аякса? — резко поинтересовался Ахилл.
Я прочистил горло; они расселись.
— Одиссей попросил меня собрать вас. Только вас пятерых, его и меня. Вы слышите шум — это стража забивает окна, что говорит о том, какое секретное дело нам предстоит. Я требую, чтобы вы все поклялись: то, что будет здесь сказано, вы не повторите даже во сне.
Один за другим они преклонили колено и дали клятву.
Одиссей заговорил тихим голосом — один из его трюков. Он начинал говорить так тихо, что все силились расслышать его, но по мере того, как он высказывался, его голос звучал все громче и в конце концов разбивался о потолочные балки, словно барабанный бой.
— Прежде чем я начну говорить об истинной цели этого маленького совета, — едва слышно произнес он, — нужно рассказать некоторым из вас о том, что остальным уже известно. А именно о настоящем предназначении моей тюрьмы в лощине.
С нарастающим гневом и изумлением я слушал рассказ Одиссея о том, что Нестору и Диомеду было известно с самого начала. Почему никому из нас не пришло в голову разузнать о том, что происходит в лощине? Возможно, потому — я вынужден был это признать, несмотря на свой праведный гнев, — что нам было удобно не задавать лишних вопросов. Одиссей избавил нас от большого зла, удалив от войска строптивых воинов, которые больше никогда не доставляли нам неприятностей. И как я теперь узнал, не благодаря суровому тюремному заключению. Они стали его лазутчиками.
— Что ж, — сказал я, когда он окончил свое повествование, — по крайней мере, теперь мы знаем, почему тебе так хорошо удавалось предсказывать следующий шаг троянцев! Но к чему была такая таинственность? Я — царь царей, Одиссей! Я имел право знать все с самого начала!
— Нет, — возразил Одиссей, — пока ты благоволил Калханту.
— Я и сейчас благоволю Калханту.
— Но подозреваю, что уже не так, как раньше.
— Возможно. Возможно. Продолжай. Какое отношение твои лазутчики имеют к нашему совету?
— В отличие от нашей армии они не сидели без дела. Ходят слухи о том, почему Приам не предпринимает попыток выйти за стены. Говорят, он получил гораздо меньшее подкрепление, чем ожидал, и его войска слишком уступают нам в численности. Это не так. На сегодня у него есть семьдесят пять тысяч воинов, и это не считая почти десяти тысяч боевых колесниц. Когда прибудут царица амазонок Пентесилея и Мемнон с хеттами, он существенно превзойдет нас числом. Кроме того, у него создалось неверное представление, будто у нас едва наберется сорок тысяч воинов. Все эти сведения верны, можешь не сомневаться. У меня есть люди в кругу Приама и Гектора.
Он прошелся по комнате, в которой было мало народу и можно было расхаживать беспрепятственно.
— Прежде чем я продолжу, я должен сказать кое-что о троянском царе. Приам — старый, очень старый человек и потому склонен к сомнениям, нерешительности, страхам и предрассудкам, которые свойственны всем старикам. Короче говоря, он — не Нестор. Никто от него этого и не ждет. Он правит Троей намного более властной рукой, чем любой из царей Эллады, — он в буквальном смысле владыка всему, на что падет его взор. Даже его сын и наследник не смеет указывать ему, что делать. Агамемнон собирает советы. Приам собирает собрания. Агамемнон слушает нас и считается с нашим мнением. Приам слушает только себя и тех, кто повторяет его мысли.
119 
