123 
Ахилл резко хлопнул себя по бедру.
— Ты взвалил на нас тяжкий груз, Одиссей, но если Агамемнон смиренно возьмет свою часть, как же я смогу отказаться?
— Каково твое решение, мой господин? — спросил Идоменей, по тону которого было понятно, что он сам никогда бы на такое не согласился.
Я покачал головой, подставил руку под подбородок и задумался, пока остальные на меня смотрели. Ахилл прервал мою задумчивость, снова заговорив с Одиссеем.
— Ответь на мой главный вопрос: как долго?
— На то, чтобы выманить троянцев, понадобится два-три дня.
— Это не ответ. Как долго мне придется держаться в стороне?
— Пусть сначала верховный царь объявит о своем решении. Каково оно, мой господин?
Я уронил руку.
— Я сделаю это с одним условием: если каждый из нас в этой комнате торжественно поклянется довести дело до конца, и не важно, каков этот конец будет. Одиссей — единственный, кто способен провести нас через этот лабиринт, верховный царь Микен никогда не был для этого предназначен. Это удел царей Внешних островов. Вы согласны дать клятву?
Все согласились.
Поскольку среди нас не было жреца, мы поклялись головами наших сыновей, их способностью произвести потомство и прекращением наших родов. Эта клятва была ужаснее той, которая дается на четвертованном коне.
— Итак, Одиссей, — сказал Ахилл, — заканчивай.
— Предоставьте Калханта мне. Я позабочусь о том, чтобы он сделал то, что от него ожидают, и ничего не узнал. Он поверит в себя так же безоговорочно, как бедняга пастушок, выбранный из толпы, чтобы изображать Диониса в оргии менад. Ахилл, как только ты отдашь Брисеиду и скажешь свое слово, ты возьмешь мирмидонских вождей и немедленно возвратишься к себе за ограду. Как кстати, что ты выстроил частокол внутри лагеря! Твое уединение будет тут же замечено. Ты запретишь мирмидонянам выходить за частокол и сам не выйдешь. С тех пор ты можешь принимать гостей, но сам будешь сидеть дома. Все будут думать, будто те, кто пришел к тебе, умоляют тебя вернуться. Всегда и со всеми своими друзьями ты должен казаться очень разгневанным — человеком, кровно обиженным и лишившимся всех иллюзий, который думает, что с ним обошлись крайне несправедливо, и который скорее умрет, чем помирится с Агамемноном. Даже Патрокл должен видеть тебя только таким. Понятно?
Ахилл кивнул с серьезным видом; теперь, когда дело было решенным и мы дали клятву, он, казалось, был готов отступить.
— Так ответишь ты мне или нет? Как долго?
— До самого последнего момента. Гектор должен быть абсолютно уверен в своей победе, и его отец — тоже. Размотай веревку, Ахилл, разматывай ее до тех пор, пока она их не удавит! Мирмидоняне вернутся в бой раньше тебя. — Он перевел дыхание. — Никто не может предсказать, что случится в битве, даже я, но в некоторых вещах можно быть уверенным. Например, в том, что без тебя с мирмидонянами нас оттеснят внутрь собственного лагеря. Гектор сломает нашу защитную стену и подберется к кораблям. Я немного помогу делу, используя своих лазутчиков в наших рядах. Они, к примеру, поднимут панику, что приведет к отступлению. Ты сам будешь решать, когда нужно вмешаться, но лично в битву не возвращайся. Пусть мирмидонян поведет Патрокл. Тогда будет казаться, будто ты упорствуешь. Ахилл, они знают предсказания оракулов. Они знают, что мы не сможем побить их, если ты не сражаешься с нами. Поэтому размотай веревку! Не возвращайся в битву до самого последнего момента.
Похоже, после этого сказать было уже больше нечего. Идоменей встал, с ужасом глядя на меня: никто не понимал лучше его, как тяжело будет микенцу добровольно пойти на такой срам. Нестор успокаивающе нам улыбнулся; конечно же, он знал обо всем задолго до сегодняшнего утра. Как и Диомед, который широко улыбался, довольный, что идиота придется играть не ему, а кому-то другому.
Только Менелаю было что сказать.
— Можно мне дать совет?
— Конечно! — искренне сказал Одиссей. — Советуй!
— Калхант. Доверьтесь ему. Если он будет знать, вам будет намного легче.
Одиссей стукнул кулаком по ладони другой руки:
— Нет, нет и нет! Он — троянец! Никогда не доверяй мужу, рожденному женой врага во вражеском стране, когда ты дерешься на его земле и вот-вот победишь.
— Ты прав, Одиссей, — заметил Ахилл.
Я не стал ничего говорить, но задумался. Много лет я защищал Калханта, но сегодня утром во мне что-то перевернулось, и я не совсем понимал, что именно. Он был у истоков того, что принесло столько зла. Это он заставил меня принести в жертву собственную дочь и тем испортить отношения с Ахиллом. Что ж, если ему и правда нельзя доверять, это станет очевидно в тот день, когда я поссорюсь с Ахиллом. При всей его осторожности и непроницаемом выражении лица, его глаза выдадут тайное удовольствие — если он его почувствует. За столько лет я его изучил.
123 
