121 
— Я так не думаю, — заявила Сефтон, — Мы можем просто хранить нейтралитет. Нам же все это навязали, мы ни о чем не просили. Как я уже говорила, мною вовсе не движет желание сохранить это дорогущее ожерелье. Выражаясь яснее, я легко могла бы выбросить его в Темзу!
— А я не могла бы, — сказала Мой, — Я воспринимаю это как личный подарок от Питера, и если я верну ожерелье, то обижу его чувства.
— Интересно, захочет ли наша Алеф отказаться от роскошных бриллиантов? — произнесла Сефтон. — Ее подарочек совершенно исключительный, вы согласны? Уж не ищет ли он ее расположения?!
— Неужели до тебя это наконец дошло? — удивилась Луиза.
— Можно подумать, что нас или ее можно так просто подкупить! Сомневаюсь, что ему в голову приходили подобные мысли.
— Тогда он на редкость наивен!
— Может быть, у него наивная, простодушная натура. Кстати, Мой именно так и думает.
— Я не знаю, что и думать, — ответила Мой, — Мне лично он нравится…
— Несмотря на то, как он отвратительно вел себя с Клементом?
— Вероятно, он опасен, по-моему, он может быть опасным.
— Ты имеешь в виду, опасен для Лукаса, — добавила Луиза.
— До сих пор мы избегали говорить о Лукасе, — заметила Сефтон, — Я имею в виду, что у нас есть…
— Я поеду и поговорю с ним, — перебила дочь Луиза.
— С Лукасом?
— Да.
— Не надо, — сказала Сефтон, — лучше не надо.
— Ты боишься его? — спросила Мой. — Или думаешь, что мы можем лишь осложнить его положение?
— Я думаю, нам ни во что не надо вмешиваться, — ответила Сефтон, — Но если уж надо что-то сделать, то пусть Луи позвонит Клементу.
— Хорошо, хорошо! Я позвоню ему позже!
Луиза вышла из кухни и поднялась к себе. Сефтон уже собралась уйти в свою комнату, когда Мой показала ей вытащенный из кармана клочок бумаги.
— Что это значит?
— Virtuti paret robur. Сила подчиняется добродетели. Хотелось бы мне, чтобы это было правдой!
— Привет, Харви, Эмиль на проводе.
— О, Эмиль… доброе… доброе утро! Как ты там поживаешь?
— Я не слишком рано позвонил?
— Нет-нет, я уже давно бодрствую.
— Трудишься, конечно!
— Конечно!
— Так я отрываю тебя от занятий?
— Нет-нет, все отлично, мне очень приятно поговорить с тобой! Ты сейчас в Германии? Хорошо ты там развлекаешься?
— Да, я в Германии. А вот насчет развлечений бывает по-разному. Как там моя домработница, навещала тебя?
— Да, приходила, она такая милая, мы славно поболтали.
— Но хорошо ли она убралась?
— Все блестит, уборка тоже на славу!
— А как поживает твоя очаровательная матушка?
— С ней все в порядке, прекрасна, как всегда. Я пригласил ее сегодня на чай.
— Молодец. Давай, продолжай заниматься. Тебе удобно в этой квартире?
— Твоя великолепная квартира для меня как подарок небес. Я ужасно тебе благодарен…
— Ладно, ладно. Как твоя нога, поправляешься?
— Нет… то есть, вернее, да.
— Твоя матушка собирается возвращаться в Париж?
— Да, довольно скоро…
— Тебе уже удавалось вскарабкаться по лестнице до своей квартиры, чтобы навестить ее?
— Ну да, конечно…
— Хорошо. Извини за краткий разговор. Ты же знаешь, как я ненавижу телефонное общение.
— Где вы сейчас, где-нибудь в горах?
— Нет. Я в Берлине. Передай мои нежные приветы своей дражайшей матушке.
— Ладно, передам. А как поживает Клайв? Передай ему от меня наилучшие пожелания.
— А мои пожелания также передай Беллами. Ты видишься с ним?
— В общем, да, виделись не так давно.
— Ладно, Харви, держись молодцом. Надеюсь, скоро увидимся, я еще позвоню. Да благословит тебя Бог.
— Короче говоря, он собирается вышвырнуть тебя из этого райского местечка, — сказала Джоан.
Сейчас, в середине дня, она уже пила джин. Упомянутый Харви по телефону «чай» был плодом безотчетной фантазии.
— Он не был столь многословным. Он спросил, не стало ли лучше моей ноге.
— И ты моментально ответил, что лучше не стало, к сожалению, она по-прежнему болит, приходится ковылять на костылях, мучительно страдая и вознося хвалу небесам за возможность пользоваться лифтом.
— Нет, я сказал, что уже могу подниматься по лестнице.
— Ты идиот! И записной враль! Все это происки Клайва. Он полагает, что раз ты все еще в этой квартире, то Эмиль не может…
— Еще он спросил, не собираешься ли ты в скором времени в Париж, и я сказал, что собираешься.
121 
