План сработал. Мне удается добраться до будки, не будучи пойманным. У сторожа включен телевизор; транслируется бейсбольный матч: «…и «Гиганты» вступают в схватку с «Драконами» перед глазами шестидесяти тысяч зрителей в этот знойный день под куполом Большой арены, в то время как наш мальчик Эноки разминается, и я могу себе представить, какие мысли проносятся в этот момент в голове молодого воина…» – и так далее. До меня доносятся запах свиного кацу и звонок микроволновки. Опустившись на колени, проползаю под окном – нога скользит по мелкому гравию, наверняка он это услышал, но я все равно ползу дальше, мимо двери, под перекладину шлагбаума и прочь в темноту, напряженно ожидая криков и сигналов тревоги. С сердцем, готовым выпрыгнуть из груди, я бросаюсь за колонну. Ничего. Должно быть, сторож совершенно глухой. Вот я и совершил незаконное вторжение. Спокойно. Я иду всего лишь вытащить из ведра кусок никому не нужного мусора. Три «кадиллака» так и стоят в ряд у стены, что не предвещает ничего хорошего, но коль скоро мой отец в своем металлическом ведре в безопасности, я могу пока где-нибудь спрятаться и достать его, когда горизонт будет чист. Держась отрезков самой густой тени, я дохожу до входной двери и проскальзываю внутрь. Я вроде бы помню, куда идти. Вокруг никого нет. Только змея – она тоже странствует по этому лабиринту. Она оказалась с каноэ длиной. Прохожу мимо туалета, где мариновали нас с Даймоном,– совсем рядом звенит чей-то резкий смех. Холодею, бросаюсь вперед и скрываюсь за ближайшим углом как раз в ту секунду, когда смех раздается прямо в коридоре. Он преследует меня еще три поворота. Потом затихает. Потом меняет направление и обгоняет меня – или мне кажется? В панике бегу обратно тем же путем – мне кажется, что тем же путем,– и оказываюсь в тупике со стоящими в углу автоматами для продажи напитков. Прислушиваюсь. Голоса двух мужчин приближаются. Получится У меня втиснуться за край этого автомата? Да, получится, но когда я пытаюсь это проделать, то запутываюсь ногой в петле кабеля. Голоса раздаются прямо перед автоматом. Я холодею. Стоит пошевелиться, и они меня услышат. А если заглянут за автомат, то увидят внизу мою ногу. Я чувствую, что вот-вот чихну. Трансформатор врезается в поясницу. Он жужжит, как оса, и раскален, как утюг.
– Ну-ка, ну-ка, что у нас здесь имеется?
– Импортное «Стелла Артуа». Нектар богов.
– По баночке?
– Почему бы нет? Кстати, знаешь? У Какидзаки группа АВ с отрицательным резусом.
– Ну надо же. Надеюсь, ты выжал из него все. АВ с отрицательным – это же просто жидкий рубин, если выбрать подходящего миллиардера.
– Выжал из бедняги все до капли. Я думаю, это можно считать актом милосердия. Слышал – из кегельбанной ямы торчали шейные корсеты? Черт, эта машина не принимает пятитысячные. У тебя нет помельче?
Сейчас чихну.
Автомат проглатывает монеты.
– Шейные корсеты? Я думал, Морино распорядился использовать клейкую ленту.
– Мы так и сделали, но Набэ слишком дергался. Морино приказал, чтобы не было никаких успокоительных. Ничего не оставалось, кроме как взять шейные корсеты и девятидюймовые гвозди. Какидзаки повезло. Он белее, чем мясо индейки; едва ли он что-нибудь почувствует.
Мой чих отступает. Из недр автомата со стуком выкатываются банки пива. Мужчины открывают их и уходят, продолжая обсуждать плотничные работы. Я наконец чихаю, больно стукнувшись головой о стенку автомата.
Я натыкаюсь на комнату под номером «333» совершенно случайно, продолжая искать, где бы спрятаться. Прижимаю ухо к двери. Кроме собственного пульса, отдающегося в ушах, я ничего не слышу. Раздумываю. Нажимаю на ручку. Дверь поддается с трудом, но вроде не заперта. Затаив дыхание, заглядываю. И сразу вижу металлическое мусорное ведро с папкой для документов. Окно слегка приоткрыто, и жалюзи треплет легкий ветер. Помня о смежной комнате, я тихо крадусь внутрь. Никого нет. Облегчение и ликование. Риск оправдал себя. Я открываю папку, и у меня вырывается стон. Из нее вываливается единственная фотография, она падает на пол обратной стороной вверх. Надпись шариковой ручкой: «Есть одна арабская пословица: «Возьми что хочешь,– говорит Бог,– но заплати за это». Патинко «Плутон», «Ксанаду», сейчас». Переворачиваю фотографию. Я уверен в двух вещах: женщина на фотографии – Акико Като; мужчина за рулем, от угла нижней челюсти до изгиба бровей,– мой отец. Никаких сомнений.
Патинко «Плутон» так пропитан потом, дымом и неимоверным грохотом, что, кажется, до зеркальных шаров на потолке в стиле диско можно доплыть. Я бы отдал легкое за сигарету прямо сейчас, вместо того, чтобы ждать пятьдесят лет, но боюсь, что если задержусь хоть на мгновение, то разминусь с Морино и мой план «Д», лучше которого я пока ничего не придумал, уедет вместе с ним. Что ж, даже просто вдыхая этот воздух, я могу получить дозу никотина, достаточную, чтобы свалить носорога. Посетители теснятся в проходах в ожидании свободных мест. Самый старший из моих дядюшек – владелец единственного на Якусиме зала патинко – рассказывал, что в новых залах специально настраивают несколько автоматов, чтобы те были щедрее на выигрыши: это повышает популярность заведения. Трутни мужского и женского пола сидят рядами, загипнотизированные стуком и сверканием падающих каскадами серебряных шариков. Интересно, сколько младенцев сейчас поджариваются в недрах подземного гаража «Ксанаду». Во второй раз обхожу зал в поисках входа в служебное помещение. Время поджимает. Вижу девушку в униформе «Плутона»: