Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
59 
– Скажи ему сейчас, при мне! – прорычал Карло.
Тогда она, словно заразившись его яростью, вскричала:
– Я никогда этого не сделаю, ни сейчас, ни когда бы то ни было!
Ее начала колотить дрожь. Лицо сморщилось, словно она хотела заплакать. И вдруг Карло схватил ее обеими руками и начал трясти.
Тонио не шелохнулся. Он знал, что если пошевелится, то уже не сможет сдержаться. То, что его мать принадлежала этому человеку, было вне всякого сомнения.
Но Карло остановился.
Марианна стояла, зажав уши руками. Потом снова взглянула на Карло и одними губами сказала:
– Нет.
Лицо ее было искажено до неузнаваемости.
И тут Карло снова издал то ужасное утробное рычание, похожее на скорбный вопль человека, оплакивающего смерть, которую он никогда не сможет принять. Он поднял правую руку и со всей силой ударил Марианну.
Она отлетела на несколько шагов назад и упала.
– Если ты ударишь ее еще раз, Карло, – сказал Тонио, – все будет решено между нами раз и навсегда.
Он впервые назвал брата по имени, но вряд ли мог с точностью утверждать, что Карло это услышал. Брат смотрел прямо перед собой. Похоже, он не слышал и плача Марианны. Она дрожала все сильнее и сильнее и вдруг закричала:
– Я не буду, я не буду выбирать между вами!
– Скажи ему правду перед Богом и передо мной, сейчас! – рычал Карло.
– Довольно! – вмешался Тонио. – Не мучай ее! Она так же беспомощна, как и я. Ну что она может сказать мне новое, чтобы это что-то изменило! Что ты – ее любовник?
Тонио невыносимо было видеть страдания матери, казалось большие, чем она пережила за все годы ужасающего одиночества.
Ему захотелось как-то дать ей понять – молча, одними глазами, может быть, тоном голоса, – что он ее любит. И что ничего большего от нее не ждет.
Он отвел взгляд в сторону, а потом снова посмотрел на брата, который повернулся к нему.
– Это бесполезно, – заявил Тонио. – Даже ради вас обоих я не могу пойти против своего отца.
– Твоего отца? – прошептал Карло. – Твоего отца! – буквально выплюнул он. Похоже, он находился на грани истерики. – Посмотри на меня, Марк Антонио! – обрушился он на Тонио. – Посмотри на меня! Твой отец – я!
Тонио закрыл глаза.
Но продолжал слышать этот голос, который становился все громче, все тоньше, был уже почти на грани срыва:
– Она носила тебя в своем чреве, когда пришла в этот дом! Ты – дитя моей любви к ней! Я твой отец, а должен уступить место сыну-ублюдку! Ты слышишь меня? И слышит ли меня Господь? Ты мой сын, а тебя поставили выше меня. Вот что она может и должна сказать тебе!
Он замолк, словно горло у него сжалось.
И когда Тонио открыл глаза, то увидел сквозь слезы, что лицо Карло превратилось в маску боли, а Марианна стоит рядом с ним и закрывает ему рот дрожащими руками. Карло резко отпихнул ее.
– Он украл у меня жену! – закричал он. – Он украл у меня сына! Украл этот дом! Отобрал у меня Венецию, отобрал мою молодость! Но я скажу тебе: больше он не будет надо мной властвовать! Посмотри же на меня, Тонио, посмотри! Поверь мне и послушайся меня! В противном же случае – и да поможет мне Бог! – я заявляю, что не собираюсь отвечать за то, что может с тобою случиться!
Тонио вздрогнул.
Эти слова словно ударили его физически, хотя были произнесены так быстро и Тонио едва мог вспомнить их звучание, их буквальный смысл. Но это было похоже на беспощадный, беззвучный удар – как обухом по голове.
Он почувствовал, как в комнате нагнетается атмосфера уныния и страха. Словно огромная туча начала сгущаться вокруг него смертоносным кольцом и в считанные мгновения окутала его, как саван. Закрыла от него Марианну и Карло, оставила в этом сумрачном месте его одного, оставила безмолвно стоять и неотрывно смотреть на мерцающие огоньки, медленно проплывающие за окном, там, внизу, по каналу.
Тонио знал это, знал уже тогда, когда этот человек впервые обнял его, он постоянно слышал это во сне. Он знал это, когда его мать бежала по темной комнате, шепча: «Закрой дверь! Закрой дверь!» Да, он это знал.
И все же всегда оставался шанс, что это неправда, просто ночной кошмар, лишенный всякого основания, какое-то ложное заключение, построенное более на воображении, чем на реальных фактах.
Но это было правдой. А если так, значит, и Андреа тоже это знал.
То, что сейчас произошло, не имело значения. И было не важно, уйдет ли он сейчас или останется, что-то скажет или не скажет. У него не было ни воли, ни цели. И было не важно, что кто-то где-то придал голос этой тоске. Это плакала его мать.
59 
