Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
57 
– Вот что я думаю об этом: лучше бы я не слышал его пения.
Алессандро улыбнулся ему в ответ.
Они были музыкантами; они были евнухами; они поняли друг друга.
Когда он дошел до палаццо, начался дождь. Он надеялся, что Тонио будет ждать его у входа в собор, но не застал мальчика там. И когда Алессандро, миновав большую гостиную, вошел в библиотеку, он понял, что Беппо все еще в смятении. Он рассказывал о пережитом унижении Анджело, а тот воспринимал все это так, словно фамилии Трески было нанесено величайшее оскорбление.
– Во всем виноват Тонио, – заключил Анджела. – Ему следовало бы покончить со всем этим пением. Ты говорил с синьорой? Если ты ей не скажешь, то скажу я.
– При чем здесь Тонио? – воскликнул Беппо. – Откуда мне было знать, что тот человек ищет оскопленных мальчиков? Он говорил со мной о голосах, исключительных голосах. Он сказал: «Подскажите, где я мог бы найти…» О, как это ужасно, ужасно.
– Все уже позади, – спокойно сказал Алессандро.
Он только что услышал, как внизу хлопнули входные двери. Теперь он уже хорошо различал на слух поступь Карло.
– Тонио в это время обычно бывает здесь, в библиотеке, – заметил Анджело взволнованно.
– Но откуда было мне знать? – словно не слыша его, продолжал оправдываться Беппо. – Ведь он спросил меня, где можно найти самые лучшие голоса. И я сказал ему: «Синьор, вы приехали в город, где можно найти самые лучшие голоса в мире, но если вы… если вы…»
– Так ты поговоришь с синьорой? – перебил его Анджело, посмотрев на Алессандро.
– А Тонио был великолепен, Алессандро, ты ведь знаешь, что это так…
– Так ты поговоришь с синьорой? – Анджело даже стукнул кулаком по столу.
– О чем? О чем следует поговорить с синьорой?
Анджело вскочил на ноги. Слова эти принадлежали Карло, только что вошедшему в комнату.
Алессандро сделал быстрый жест рукой, призывая к осторожности. Он не смотрел на Карло. Он не признавал за этим человеком никакой власти над младшим братом. Спокойным тоном певец объяснил:
– Тонио ушел со мной на площадь, хотя в это время должен был заниматься дома с учителем. Это моя вина, ваше превосходительство, и я прошу простить меня. Постараюсь, чтобы этого не повторилось.
Как он и ожидал, к этой теме хозяин дома проявил полнейшее равнодушие.
– И это все, о чем вы тут говорили? – Он явно ожидал услышать что-то другое.
– О, это ужасная ошибка, нелепая ошибка, – запричитал Беппо, – а этот человек теперь злится на меня. Он оскорбил меня. И был так груб с молодым хозяином! Но что я должен сказать ему?
Это было слишком! Алессандро всплеснул руками и попросил разрешения удалиться. А Беппо выложил Карло всю историю, вплоть до названия гимна, который спел Тонио в соборе, вплоть до того, как блестяще он его исполнил.
Карло коротко усмехнулся и повернулся к лестнице.
Но внезапно остановился и замер, положив руку на мраморные перила. Он выглядел в точности так, как если бы его пронзила острая боль и любое движение лишь усилило бы ее. А потом очень медленно повернул голову и вновь взглянул на старого кастрата.
Исполненный отвращения Анджело уже демонстративно углубился в чтение книги. А старый евнух качал головой.
Карло сделал несколько шагов в направлении комнаты.
– Ну-ка расскажи еще раз, – мягко попросил он.
4
Небо сияло перламутром. Долгое время по ту сторону канала не виднелось ни одного огонька, и вдруг их сразу стало много, разбросанных между мавританскими арками и зарешеченными окошками: то замерцали факелы, подвешенные для освещения ворот и дверных проемов. Тонио сидел за обеденным столом и глядел в ближайшее окно, составленное из сорока стеклышек. Голубая штора была сдвинута в сторону. В окно стучали капли дождя, изредка вспыхивая золотом от света фонаря на проплывавшей мимо лодке. При этом все вокруг фонаря погружалось во мрак. Когда же свет исчезал, снова проявлялись смутные силуэты на той стороне канала, а небо вновь становилось прозрачным и перламутровым.
Тонио сочинял вслух маленькую песню, которой почти не требовалось мелодии. Что-то вроде: «Тьма опускается рано, тьма распахивает двери, тьма укрывает улицы, и я могу выйти из дома». Он ощущал чудовищную усталость, но еще сильнее было чувство стыда. И если бы Эрнестино и остальные не решились выйти в дождь, он пошел бы тогда один, нашел какое-нибудь место, где его никто не знал, и, пьяный в доску, пел бы до тех пор, пока из памяти не улетучились все последние события.
57 
