Маленькая Беттина, девушка из таверны, плакала, рассказывая, что ни питье, ни еда, ни даже женщины не могли удержать Тонио от пения.
Наступила полночь, но ни Тонио, ни маэстро из Неаполя не были обнаружены. Полиция прочесывала все городки и деревушки вокруг Венеции, вытаскивая из постели любого врача, который мог быть заподозрен в кастрации певцов.
Эрнестино освободили, и он принялся рассказывать о том, как тревожился Тонио из-за неизбежной утраты голоса, и во всех кофейнях и тавернах не могли говорить ни о чем другом, кроме как о таланте мальчика, его красоте и безрассудстве.
Когда рано утром сенатор Лизани наконец вернулся домой, он застал свою жену Катрину в истерике.
– Наверное, все в этом городе сошли с ума, раз поверили в это! – кричала она. – Почему вы не арестовали Карло, не обвинили его в убийстве брата! Почему Карло до сих пор жив?
– Синьора, – промолвил ее муж, в изнеможении опускаясь в кресло, – на дворе восемнадцатый век, а мы не Борджиа. В этом деле ничто не указывает ни на убийство, ни на какое-то другое преступление.
Катрина зашлась в крике. Когда наконец она смогла произнести нечто вразумительное, то заявила, что, если к завтрашнему полудню Тонио не найдут живым, Карло Трески будет убит. Она сама это сделает.
– Синьора, – сказал сенатор. – В самом деле, похоже на то, что мальчик либо мертв, либо оскоплен. Но если вы беретесь в наказание за это отнять жизнь у Карло Трески, возьмите также на себя вековечную ответственность, которую не разделит с вами ни один из государственных мужей. Ответственность за продолжение рода Трески.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
Они въехали в Феррару до наступления ночи. Тонио так и не приходил в сознание. Когда экипаж, несшийся по бесплодной равнине, подбрасывало на ухабах, мальчик открывал глаза, но, похоже, ничего не видел.
В маленькой гостинице на окраине города Гвидо отнес его на кровать. Связал ему руки. Пощупал лоб.
В маленьком оконце дрожали зеленые тополя. Перед самым заходом солнца полил дождь.
Гвидо достал бутылку вина. Поставил свечу на подставку у изголовья Тонио и, усевшись в ногах, стал ждать, периодически проваливаясь в сон.
Он резко открыл глаза, сам не зная, почему проснулся. На миг ему показалось, что он в Венеции. А потом он вспомнил все, что случилось. Прищурившись, посмотрел на крохотный огонек свечи. И тут у него перехватило дыхание.
Тонио Трески сидел, прислонившись к стене. В темноте его глаза казались сверкающими щелочками. Как давно он проснулся, Гвидо не знал.
Но он ощутил присутствие опасности. И сказал по-итальянски:
– Выпей вина.
Тонио не ответил ему. Гвидо заметил, что руки у него свободны, а тряпка, которой они были связаны, валяется на полу.
Ни на секунду мальчик не сводил взгляда с Гвидо. Припухшие веки и лиловые синяки под глазами придавали ему особенно злобный вид.
Гвидо сделал глоток из стоявшей рядом с ним чашки. Потом вытащил из саквояжа документы и положил их перед Тонио на грубое белое одеяло.
Мальчик медленно перевел взгляд на латинские буквы. Но читать документы не стал, лишь мельком взглянул на них.
И так быстро соскочил с постели и прижал Гвидо к стене, что тот даже не понял сразу, что произошло. Руки Тонио сжали горло Гвидо, и тому понадобилась вся сила, чтобы оторвать его от себя. От мощного удара в голову мальчик отлетел прочь, успев опереться на руки, чтобы не упасть, и дрожа всем телом. Было очевидно, что он еще слишком слаб и не может защитить себя. Он покраснел и закрыл глаза.
Тонио не сопротивлялся, когда Гвидо поднял его и прислонил к стене. Его губы медленно раскрылись, и тело обмякло, словно он терял сознание.
Гвидо обеими руками схватил мальчика за плечи и, посмотрев ему в лицо, вздрогнул: взгляд Тонио был почти безумным.
– Послушай, – сказал маэстро тихо. – Я не имею никакого отношения к тому, что с тобой произошло. Врач, который сделал операцию, наверняка уже умерщвлен. Те, кто убил его, убили бы и меня, если бы я не согласился вывезти тебя с Венето. Они бы убили и тебя. Они так прямо и сказали.
Рот мальчика шевелился: похоже, он накапливал слюну.
– Я не знаю, что это за люди. А ты знаешь? – спросил Гвидо.
Тут Тонио послал в его лицо такой плевок, что Гвидо отпустил его, встал и секунду стоял, закрыв глаза руками.
Когда же он посмотрел на свои ладони, то увидел, что они пропитаны кровью.
Маэстро сделал шаг назад, сел на деревянный стул, на котором сидел и до того, и прислонился затылком к стене.