Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
65 
Отступив на шаг, Гвидо издал протяжный низкий стон, не в силах сдержать ужас. Потом его горло сдавил рвотный спазм. Он посмотрел на пропитанный кровью тюфяк, на ножи, валявшиеся на соломе и на грязном полу. Потом весь затрясся и снова застонал.
Когда наконец он немного пришел в себя, то оказалось, что в комнате нет никого, кроме него и Тонио, что браво ушел, а дверь открыта. Городок за дверью был так тих, словно все жители его покинули.
Гвидо приблизился к кровати. Мальчик выглядел мертвым, маэстро долго не мог решиться поднести руку к его рту. Когда же он это сделал, то почувствовал слабое дыхание.
Тонио был жив.
Тогда Гвидо приподнял разорванную ткань и взглянул на результат произведенной операции.
Мошонка была разрезана и выпотрошена, рана грубо прижжена. Но сам разрез был небольшим, операцию провели максимально щадящим способом, и опухоли не наблюдалось. Со временем мошонка сожмется до ничтожных размеров.
Но, едва отведя взгляд от мошонки, Гвидо содрогнулся от еще одного очевидного открытия.
Он взглянул на спокойно лежащий орган Тонио и увидел, что он достигает в длину нескольких дюймов, почти как у мужчины.
Его охватил ужас. Острый ужас, заслонивший собой общий кошмар этой комнаты, где лежал пропахший кровью, избитый мальчик и куда грозно заглядывал болтавшийся за дверью браво.
Гвидо не был специалистом в человеческой анатомии. Он не понимал те таинственные процессы, которые произошли с ним самим, отняв у него голос на пороге величия. Он знал только, что наряду с чудовищной жестокостью в этом заключалась, возможно, столь же ужасающая несправедливость.
Он медленно коснулся лица спящего мальчика, пытаясь на ощупь определить хотя бы малейшие признаки пробивающейся бороды.
Но ничего не нащупал.
На груди волос тоже не было. Закрыв глаза, Гвидо воспроизвел своей безошибочной памятью звучание того высокого чистого голоса, который слышал под сводами собора Сан-Марко, столь восхитительно усилившими его.
Этот голос был чист, он был совершенен.
И все же перед ним лежал почти зрелый мужчина.
За его спиной в дверях опять возник браво. Своими могучими плечами он заслонил свет, просачивающийся в дверной проем, так что черты его лица было не разглядеть, однако голос прозвучал низко, угрожающе:
– Отвезите его в Неаполь, маэстро. Научите его петь. Скажите ему, что если он не останется там, то умрет с голоду, ибо не получит от семьи ни гроша. И внушите ему, пусть благодарит нас за то, что сохранили ему жизнь. И пусть помнит: он непременно расстанется с ней, стоит ему вернуться на Венето.
6
В тот же самый час в Венеции Карло Трески был поднят с постели неистовой Катриной Лизани, державшей в руках длинное и заковыристое письмо от Тонио, в котором он признавался в своем намерении лечь под нож ради голоса и поступить в неаполитанскую консерваторию Сан-Анджело. Немедленно были отправлены посыльные в государственную канцелярию, и к полудню все агенты государственной тайной полиции рыскали по городу в поисках Тонио Трески.
Эрнестино и все певцы его ансамбля были арестованы.
Анджело, Беппо и Алессандро вызвали на допрос.
К закату солнца по всем кварталам Венеции распространился слух о «жертве», которую принес «бродячий патриций» ради своего голоса. Весь город только и говорил об этом. Лекари и хирурги один за другим представали перед Верховным трибуналом.
Между тем не меньше семи разных патрициев и патрицианок признались, что выпивали и обедали в компании молодого маэстро из неаполитанской консерватории, который неоднократно расспрашивал их об уличном певце-патриции.
В конце концов Беппо, заливаясь слезами, признался в том, что приводил этого человека в собор Сан-Марко послушать Тонио. Бедняга Беппо был тут же брошен в тюрьму.
Карло с чистосердечными слезами и редким красноречием обвинял себя в столь ужасном повороте событий, поскольку не пресек своевременно неразумное и чрезмерное увлечение своего брата музыкой. Он не усмотрел в этом опасности. Он даже слышал о встрече Тонио с маэстро из Неаполя, но по неразумию не придал этому значения.
Обвиняя себя перед следователями, Карло, с опухшим от слез лицом и дрожащими руками, выглядел безутешным.
И все это было вполне натурально, потому что к этому времени он стал сомневаться в том, сработает ли все предпринятое, и с трудом сдерживался, чтобы не запаниковать.
Между тем Марианна Трески пыталась выброситься из окна палаццо в канал, но слуги удержали ее.
65 
