Ненависть его к Гвидо была столь всеобъемлющей, столь явной, что маэстро почувствовал, как в нем закипает гнев. У Гвидо был ужасно вспыльчивый характер, самый тяжелый во всей консерватории, в чем уже успели убедиться некоторые из его учеников. И теперь он, впервые за все это время, давал волю своей вспыльчивости, которая питалась тысячей самых мелких обид.
В конце концов дошло до того, что он оказался на посылках у этого мальчишки, словно был для него не больше чем лакеем.
На поверхность всплыла его врожденная ненависть к аристократии. Но он тут же осознал, что валит все в одну кучу.
Но Тонио уже отложил салфетку и встал из-за стола.
В эту ночь, как и во все предыдущие, они были обеспечены лучшими апартаментами, какие только мог предложить город, – на сей раз это оказался богатый монастырь, располагавший большими и изящно меблированными комнатами для путешественников, которые могли себе их позволить.
Мальчуганы еще ковырялись в своих тарелках. Тонио вышел из столовой и направился в узкий садик, обнесенный высокими стенами.
Гвидо остался сидеть в столовой. Ему нужно было подумать. И, отводя детей спать и накрывая их одеялами, он продолжал размышлять.
И все равно, выходя в ночь, он не мог еще понять своего гнева. Знал только, что страшно обижен на этого мальчика, на его неприязненный взгляд, на его вечное молчание. Он напоминал себе о боли, которую должен был испытывать Тонио, о его страдании, но думать об этом было слишком мучительно. Он вообще запрещал себе думать об этом, прежде всего потому, что эти мысли ужасали его.
И всякий раз, когда мысленно Гвидо спрашивал себя, что же все-таки происходит с мальчиком, о чем он думает и что чувствует, какой-то упрямый внутренний голос тут же нашептывал: «Ах, ты всегда был евнухом, ты знать об этом не можешь!» – и все это с оттенком насмешливого превосходства.
Так или иначе, но в тот момент, когда он направился в сад, Гвидо испытывал настоящую ярость. В лунном свете он увидел над бассейном в форме раковины огромную полулежащую статую, а перед ней – стройную фигурку Тонио Трески.
Рим полон таких огромных статуй, величина которых в три-четыре раза превышает размеры нормального человека. Создается впечатление, что эти статуи словно произрастают во всех закоулках города, у стен, над воротами, над бесконечно разнообразными фонтанами. И если где-нибудь в церкви или во дворце они не кажутся неуместными, то в маленьких двориках или садиках выглядят ужасно нелепыми и даже пугающими, особенно если наткнуться на них неожиданно.
В такие моменты человека охватывает ощущение абсурдности представшего глазам зрелища. Статуи похожи на гигантов, зажатых в узком пространстве, и при этом так реалистичны, что кажется, могут внезапно ожить и начать крушить все вокруг своими кулачищами.
Отдельные детали этих колоссов сами по себе производят впечатление. Видны словно шевелящиеся под мрамором белые мышцы, вздувшиеся вены на руках, впадины на ногтях пальцев ног. Но общий вид просто ужасен.
Вот и Гвидо испытал неприятное чувство, когда подходил сзади к Тонио.
Мраморный бог полулежал у стены, наклонив вперед гигантское бородатое лицо. С его открытой к небу ладони с растопыренными пальцами вода стекала на освещенную лунным светом поверхность бассейна.
Тонио Трески неотрывно смотрел на обнаженную грудь и широченные бедра статуи, плавно переходившие в ниспадающую свободными складками драпировку, из-под которой выступала рельефная нога – на ней покоился вес всего гиганта.
Гвидо отвел глаза от чудовищного бога. Его заворожила игра лунного света на водной ряби. А потом краешком глаза он заметил, что мальчик повернулся к нему. Эти безжалостные глаза опять принялись жадно разглядывать его.
– Почему ты вечно пялишься на меня? – спросил маэстро и неожиданно для себя вцепился в складку ткани на плече Тонио.
Он физически ощутил изумление мальчика. В свете луны было видно, как сморщилось его лицо, приоткрылся рот и губы медленно зашевелились.
Четкие, ясные черты молодого лица расплылись в беспомощности, в полном раскаянии. Наверное, если бы мог, Тонио пробормотал бы какое-нибудь отрицание, он пытался что-то сказать, но остановился и замотал головой, не в силах продолжать.
Гвидо пришел в отчаяние. Он снова протянул к мальчику руку, но рука так и повисла в воздухе, когда он с ужасом увидел, что мальчика полностью оставили силы.
Тонио глядел на свои ладони – то на одну, то на другую. Потом вытянул руки вперед, словно хотел поймать что-то в воздухе. А может, просто их рассматривал? Да, он рассматривал свои руки, а потом вдруг из его горла вырвался какой-то клекот, полусдавленный стон.