Лёгкий, ненавязчивый романчик 
272 
С несчастным видом он толкался позади, пока Помпей не сунул ему в руки конец веревки и не приказал держать ее, не двигаясь с места.
Вспоминая свой первый вечер в кадетской палатке много лет спустя, Цицерон — с высоты прожитых лет — удивлялся, как ловко и незаметно помогал ему Помпей, без слов давая понять, что Цицерон находится под его покровительством, и не раздражаясь, когда юное светило Форума проявляло физическую неспособность. Сын командующего, без сомнения, был в палатке хозяином — но вовсе не потому, что являлся сыном командующего. Помпей не блистал начитанностью и образованностью, но обладал выдающимся умом и непоколебимой уверенностью в себе; он был прирожденным диктатором, непримиримый к ограничениям, нетерпимый к глупцам. Может быть, поэтому он почувствовал симпатию к Цицерону, который никогда не был глупцом и ненавидел ограничения.
— У тебя неподходящая экипировка, — сказал Помпей-младший своему другу, окинув быстрым взглядом имущество Цицерона, кучей сброшенное с его мула.
— Мне никто не сказал, что надо брать с собой, — стуча зубами, ответил Цицерон, посиневший от холода.
— У тебя что, нет ни матери, ни сестры? Они обычно знают, что следует собрать в дорогу, — сказал Помпей.
— Мать есть, сестры нет. — Марк Туллий все еще не мог справиться с дрожью. — Моя мать меня не любит.
— Штаны у тебя есть? А рукавицы? А двойная шерстяная туника? И толстых носков нет? И шерстяной шапки?
— Только то, что здесь. Я не подумал. Все эти вещи, конечно, есть — дома, в Арпине.
«Способен ли семнадцатилетний мальчишка позаботиться о теплой одежде?» — спрашивал себя Цицерон годы спустя, вспоминая ту радость, которую испытал, когда Помпей попросту заставил каждого юношу из числа соседей по палатке поделиться с Цицероном чем-нибудь из теплых вещей.
— Не скулите, у вас всего достаточно, — сказал Помпей остальным. — Марк Туллий, может быть, в каких-то вопросах и полный идиот, но в других он умнее всех вас, вместе взятых. И он — мой друг. Благодарите судьбу, что у вас есть матери и сестры, которые знают, что дать вам в дорогу. Волумний, тебе не нужны шесть пар носков, ты все равно их не меняешь! Передай-ка эти рукавицы, Тит Помпей. Эбутий — тунику. Фундилий — шапку. Майаний, у тебя так много барахла, что ты можешь дать всего по одной вещи. Я с легкостью поступлю так же.
Армия вступила в горы, преодолевая метель и снежные заносы, и Цицерон, кутаясь в свои теплые одежды, беспомощно тащился вслед за солдатами. Он с ужасом думал о том, что может случиться, если они наткнутся на врага. Что ему тогда делать?
Столкновение оказалось случайным и неожиданным. Они только что перешли замерзшую реку возле Фульгинии, когда армия Помпея Страбона встретилась с четырьмя разношерстными легионами пиценов, проходившими через горы из Южного Пицена — очевидно, с намерением устроить волнения в Этрурии. Столкновение окончилось их разгромом. Цицерон не принимал в битве личного участия, потому что тащился в хвосте вместе с обозом. Молодой Помпей решил, что Марк Туллий должен присматривать за объемистым багажом контуберналов. Подобное поручение, как было ясно Цицерону, освобождало Помпея от заботы о благополучии приятеля, когда они шли по вражеской территории.
— Чудесно! — воскликнул Помпей в тот вечер, чистя свой меч в палатке. — Мы перебили их. Когда они решили сдаться, мой отец только рассмеялся. Так что мы загнали их в горы, отрезав от обоза, вот так. И если они не умрут от холода, то скоро их прикончит голод. — Он поднес лезвие к лампе, чтобы убедиться, что оно начищено до блеска.
— А мы не могли бы взять их в качестве пленных? — спросил Цицерон.
— При таком главнокомандующем, как мой отец? — Помпей засмеялся. — Он не считает нужным оставлять врагов в живых.
Набравшись смелости, Цицерон продолжал настаивать:
— Но ведь это же италики, а не внешние захватчики. Разве они не могут понадобиться для наших легионов, когда эта война закончится?
Помпей задумался:
— Да, согласен, они могли бы пригодиться. Но сейчас слишком поздно беспокоиться об их судьбе! Италики ужасно взбесили моего отца, а если он разозлится, то не дает пощады никому. — Голубые глаза Помпея-младшего уставились прямо в карие глаза Цицерона. — И я буду таким же.
Прошли месяцы, прежде чем Цицерону перестали сниться эти пиценские батраки, брошенные замерзать в снегу или копающиеся под дубами в поисках желудей — никакой другой пищи не могли предоставить им горы. То была еще одна кошмарная сторона войны, и, увидев ее, нельзя было не возненавидеть войну.
272 
