Все снова начали переглядываться… Тишину нарушал только доносившийся из сосняка однотонный треск цикад да звон роящихся над нами мошек.
— Сильное сопротивление ожидается? — осведомился Хуан Каюк, в раздумье покусывая кончик бакенбарда.
— Не знаю. Да уж стол нам не накроют.
— И сколько же их, еретиков этих?
— Это не еретики, а фламандцы-католики, что, впрочем, дела не меняет. Человек двадцать-тридцать, хоть некоторые сразу же попрыгают за борт… И вот еще что: пока жив хоть один человек из команды, — ни слова по-испански! — Алатристе взглянул на Сарамаго-Португальца, который внимательно слушал его со своим обычным благопристойно-серьезным выражением на породистом худом лице; из кармана колета, как всегда, выглядывала книга. — Хорошо бы вам, сударь, выкрикнуть что-нибудь на своем языке, да и тем, кто знает сколько-нибудь по-английски или фламандски — тоже… — Легкая улыбка мелькнула под усами. — Мы ведь с вами — пираты.
Последняя реплика разрядила обстановку. Послышались смешки, все начали переглядываться, откровенно позабавленные, ибо даже и для сего почтенного общества сравнение с пиратами было чересчур лестно.
— А что с теми, которые не бросятся в воду? — осведомился Маскаруа.
— Никто не должен живым добраться до отмели… Чем больше мы их напугаем, тем меньше придется убивать.
— Ну а раненые или те, кто поднимет руки?
— Нынче ночью пленных не будет.
Кто-то присвистнул сквозь зубы, кто-то хлопнул соседа по плечу, кто-то негромко хохотнул.
— А с нашими ранеными что? — спросил Хинесильо-Красавчик.
— Заберем с собой на берег — там им окажут помощь. И расплата — там же.
— А вот насчет убитых… — Галеон улыбался во все свое изборожденное рубцами лицо. — Нам заплатят, так сказать, аккордно или же долю убитых разделят на всех?
— Там видно будет.
Галеон оглядел товарищей и заулыбался еще шире:
— Да хорошо бы не «там», а здесь. Алатристе, выждав несколько мгновений, снял шляпу и, проведя ладонью по волосам, снова надел ее. Взгляд, устремленный на Галеона, был более чем красноречив:
— Для… кого… хорошо?..
Он произнес эти слова врастяжку и сильно понизив голос, с почтительной интонацией, искренность которой не ввела бы в заблуждение даже грудного младенца, а уж тем более — многоопытного Галеона. Тот все понял, опустил глаза и ничего не ответил. Ольямедилья приблизился к Алатристе и что-то прошептал ему на ухо. Капитан кивнул.
— Да, этот сеньор сейчас напомнил мне кое-что очень важное. Ни при каких обстоятельствах, никто, — тут он обвел всех заиндевелым своим взглядом, — ни один человек не имеет права спускаться в трюм этого корабля или взять себе в качестве трофея хоть нитку.
Сангонера, заинтересовавшись, вскинул руку:
— А если в трюм удерет кто-нибудь из экипажа?
— В этом случае я скажу, кому идти за ним.
Галеон задумчиво пригладил сальные космы, лежавшие на вороте колета, и высказал то, что было на уме у всех:
— А что ж такое лежит в этой дарохранительнице, на что и глянуть нельзя?
— Что надо, то и лежит. Вас не касается. Да и меня тоже. Надеюсь, однако, что повторять мне не придется. Нельзя — значит, нельзя.
— Под страхом смерти? — с грубым смехом осведомился Галеон.
Алатристе взглянул на него пристально:
— Вот именно.
— Знаете, сударь, это, пожалуй, перебор, — заговорил тот, с задорным видом попеременно выставляя вперед то одну ногу, то другую: — Хотел бы вам напомнить, черт возьми, что пугать нас не надо: мы тут все пуганые. И такие угрозы сносить не намерены. Побожусь, что…
— Плевать мне на ваши намерения, — оборвал его капитан. — Я предупредил. Назад хода нет.
— А если нам это не нравится?
— «Мы… нам… нас…»? Сколько вас? Раз. Вот и говорите за себя одного. — Капитан медленно провел двумя пальцами по усам и показал в сторону сосняка. — И с вами лично я готов обсудить все с глазу на глаз вон в том лесочке.
Галеон молча обратился за поддержкой к своим товарищам. Кое-кто — впрочем, далеко не все — поглядывал на него одобрительно. Бартоло Типун, с грозным видом насупив устрашающие брови, поднялся и подошел к Алатристе, готовый стать на его защиту Да и я потянулся за своим кинжалом. Большая часть, однако, отводила глаза, криво ухмылялась п ри виде того, как капитан поигрывает пальцами по эфесу своей шпаги. Всякий был бы не прочь полюбоваться Алатристе в роли учителя фехтования: те, кто уже был наслышан о жизненном его пути, успели поведать это остальным, а Галеон со своим низкопробным высокомерием и бахвальством, совершенно неуместным в среде этих людей, битых, мытых и тертых, симпатий себе не снискал.