58 
— Перед нами шахматная фигура, — сказал Ричард. — Конь. Черный. Сделан из дерева. Похож на лошадь.
— Нет, — мечтательно произнес Гвин, ставя коня на место. — Я только сейчас понял.
— Что?
Гвин поднял на него глаза.
— Насчет газеты. Что должно было заинтересовать меня в «Лос-Анджелес таймс».
Ричард пригнулся к доске.
— Я случайно наткнулся на это место. К счастью. Ты только подумай. Ведь я мог прокорпеть над этой чертовой макулатурой целую неделю.
— Это наводит на кое-какие серьезные размышления, — сказал Ричард уже тихим голосом. — Оставим короля в покое, — (У него за спиной открылась дверь.) — Посмотрим, что можно сделать с ферзем.
Вошла Деми, точнее, она шла через библиотеку в другую комнату — библиотека располагалась между двумя гостиными. Деми прошла мимо них почтительно тихо, чуть ли не на цыпочках, наивно высоко поднимая согнутые в коленях ноги. Крупная блондинка, она делала это не совсем всерьез, но и не утрированно комично. Деми исполняла свой танец на цыпочках довольно неуклюже и бесталанно. Делала она это неловко, словно родитель, играющий в детскую игру. Ричард подумал о бухгалтере, которого он зачем-то нанял, как оказалось, ненадолго, после выхода в Америке романа «Преднамеренность». Тот, когда вы приходили по делам к нему домой, разыгрывал сценку, шутливо преследуя и выгоняя из комнаты свою дочь. Он бренчал ключами и монетами, высоко поднимая ноги, крался за ней мимо полок с первыми изданиями современных авторов и налоговыми документами… Деми помедлила у дальней двери.
— Брр, — сказала она.
— Привет, Деми.
— Прохладно тут у вас.
Гвин обернулся к ней, в его глазах засветилась влюбленность. Ричарду он напоминал сейчас ясновидца, который из каких-то своих соображений разоблачает секреты своей профессии с преувеличенным энтузиазмом.
— Почему бы тебе не одеться потеплее, милая?
— Брр, — сказала Деми.
Опустив голову в бесконечной скорби, Ричард принялся разрабатывать новый план действий.
Часть
вторая
~ ~ ~
Близилась полночь, улица после дождя выглядела мрачно, как в фильме-нуар. Даже в темноте вода канала была тошнотворного цвета: едкая, мутная, как сильнодействующее китайское лекарство. Одно время года готовилось сменить другое.
Ричард сидел, склонившись над своим коктейлем «зомби», в блинной «Канал Крепри», расположенной между шоссе и каналом. На нем был обманчиво жизнерадостный красный галстук-бабочка; обманчиво шикарный пестрый жилет; длинные волосы были зачесаны назад, чтобы прикрыть шишку на шее. За темными очками прятались заплывшие глаза — они зудели и сочились. Дарко по телефону сказал, что они с Белладонной встретятся с Ричардом в «Канал Крепри» в одиннадцать. А на часах уже было пять минут первого. Напротив Ричарда сел какой-то молодой человек и положил перед собой открытую книгу. Лицо у него было асимметричное и озабоченное, с непропорционально маленьким подбородком. Это был не Дарко. И уж точно не Белладонна.
Ричард силился убедить себя, что у него есть что отпраздновать. Сегодня утром он самолично отнес законченный текст «Без названия» в офис Гэл Апланальп. Последние двенадцать дней он почти беспрецедентно много работал: он читал «Лос-Анджелес таймс». Нет, он не попросил газету у Гвина («Ты уже дочитал?») и не слонялся каждую ночь у мусорных баков семьи Барри в надежде наткнуться на объемистый мешок. Хотя он об этом подумывал. Вместо этого он не откладывая поехал в Чипсайд и купил еще один экземпляр, не обращая внимания на уже знакомые неудобства и издержки. Этот второй экземпляр «Лос-Анджелес таймс» он только что, по дороге в «Канал Крепри», запихнул в мусорный бак. Он сумел-таки найти то, что искал.
Сначала Ричард проштудировал разделы «Книги», «Искусство», «Развлечения», «Недельное обозрение», «Недвижимость» и «Спорт» — казалось, он знает газету вдоль и поперек. Потом внимательно просмотрел разделы «Хорошие манеры», «Стиль» и «Мода». Он прочел все, начиная от кулинарной колонки до кроссвордов. А что, если существует особый способ приготовления яиц или жареной картошки «а-ля Гвин Барри»? Вдруг кто-то включил в кроссворд это отвратительное имя почти без гласных или эту отрывисто-грубую фамилию (британский романист — постойте-ка, — вызвавший неожиданный эмоциональный отклик у нью-йоркской публики?). Ричард бродил по улицам, сжимая пальцами пылающий лоб, и думал: лучше я или хуже? Ночью, входя в темные чащи сновидений и соблазнов, ему казалось, что вещи раздваиваются: гладильная доска становится шезлонгом, а зеркало — тихой гладью пруда. Информация поступала по ночам и наваливалась на него могильной тяжестью. Все это время от проспекта Холланд-парк-авеню к улице Кэлчок-стрит пробегали волны агонии. Что это было? Электрический хлыст со скорпионьим жалом? Казалось, что улица превратилась в кнут или ременную плеть длиной в три километра: Гвин Барри лихо размахивает этим кнутом и заставляет Ричарда Талла, завывая и покрываясь испариной, приплясывать.
58 
