33 
— Видишь того мальчика на лестнице? У него из-под брюк торчит пижама.
Мы пробыли там два часа. Уходя, я расщедрился и купил Рейчел трехпенсовую открытку с репродукцией «Призрака блохи» Блейка, которую преподнес ей с мальчишеской застенчивостью. Она (весьма заслуженно) поцеловала меня в щеку, едва не попав в прыщ.
— Потом ей отрезало палец на фабрике, — рассказывала Нянюшка. — Конечно, ей выплатили компенсацию, сто сорок пять фунтов. «Несоблюдение техники безопасности» — так они сказали. Жаль, ведь ее теперь никуда не возьмут. Повезло, что ей заплатили, но… жаль. — Она улыбнулась нам.
— Но ведь это ужасно, — сказала Рейчел. — Она должна была получить сотни…
— Нет, нет, — Нянюшка убежденно помотала головой, — она получила хорошие деньги. Я только в пятницу прочитала в газете, как мальчику в типографии отрезало ногу. Они пишут…
Я стал смотреть по сторонам. Из комнаты вела только одна дверь, и мы как раз через нее вошли, так что можно было смело предположить, что эти четыре стены (а точнее шесть: комната имела неправильную форму) ограничивали Нянюшкино существование, — если не считать походов в какую-нибудь загаженную уборную, где на полу валяется дерьмо и ирландцы в бессознательном состоянии. А что происходит, когда эти люди становятся слишком старыми и затраханными, чтобы подниматься на три лестничных пролета всякий раз, когда их ужасные старые кишки подают (безусловно ненадежные) позывные? В дальнем углу было некое подобие кухни: раковина, одноконфорочная электрическая плитка, крошечный столик. Там Дора Риз завтракала пшеничными хлопьями, смоченными водой из-под крана, обедала наперченными чайными пакетиками, ужинала кружкой горячей воды, в которую осторожно опускала бульонный кубик. А какой пир она устроила для нас! Два вида сандвичей, кекс с изюмом, ветчина ломтиками, чай без ограничения. Я заметил, что сама она воздерживается от пищи, так что после пары сандвичей, съеденных из вежливости, я тоже перестал есть, ссылаясь на то, что очень плотно пообедал, всякий раз, когда она принималась меня упрашивать: «Скушай еще моего обеда на следующий вторник. Отведай мой завтрашний ужин». Словоохотливая Рейчел между тем ела так же много, как и говорила.
Я снова стал слушать. Под предводительством Рейчел они кружили по тропинкам памяти — полагаю, специально для меня. Рейчел говорила громко, перескакивая с одного на другое; Нянюшка Риз лишь влюблено смотрела на нее, изредка бросая случайный взгляд на моего «громилу». Время от времени она вставляла что-нибудь вроде: «Да, моя красавица» или «И не забудь про такого- то, ангел, он был…» — после чего Рейчел энергично возобновляла свой рассказ.
— В то воскресенье, на Пустыре, когда те ребята из Камден-Тауна отобрали у меня обруч, и ты бежала за ними до самой Долины, и один из них крикнул…
Мне приходилось чертовски много смеяться, а также нельзя было прервать поток восклицаний типа: «Нет!» и «Не может быть!» — но меня это ничуть не смущало. Рейчел была сегодня такой красивой! Интересно, чего ради она меня сюда привела?
— …Думаю нам пора идти, Нянюшка, — сказала Рейчел, завершив этим объявлением слезоточивую историю о лягушке, которая когда-то у нее жила. Лягушку переехало инвалидной коляской (водитель-инвалид наверняка скрылся с места ДТП). Я встал.
— Передавай от меня привет твоей матери, — сказала Нянюшка, — и мистеру Сет-Смиту.
— Обязательно. И Мамочка говорит, что она попробует выбраться и скоро придет вас повидать.
— Скажи ей, чтобы берегла себя. До свидания, Чарльз, очень мило было с тобой познакомиться.
— Пожалуйста, не надо, не вставайте, — сказал я. — До свидания, мисс Риз, огромное спасибо за восхитительный чай. Был счастлив с вами познакомиться и надеюсь, мы скоро снова увидимся.
Я направился к выходу, чтобы дать им закончить недолгую, но бурную сцену с объятиями, поцелуями и взаимными обещаниями. Рейчел догнала меня у дверей и вышла первая. Идя за ней, я обернулся, чтобы помахать Нянюшке на прощание, самодовольно отметив про себя, что за каких- то два часа знакомства я, вероятно, понял про это печальное явление в нашем обществе больше, чем когда-либо сможет понять Рейчел. Старушка меня не видела. Она сидела, приблизив красное опухшее лицо к камину, и, кажется, улыбалась. Рейчел стояла ко мне спиной, склонив голову над расстегнутой сумочкой и пытаясь зажечь сигарету, — она не курила все время, что мы там просидели. Рейчел была полностью поглощена своим занятием. Я еще раз оглянулся. Нянюшка сидела не шевелясь. Ее голова покоилась на левой руке, а правая лежала на лбу так, что руки почти соприкасались; лицо ярко блестело, отражая свет, идущий от камина. Возможно, это был пот, или грязь, или сальные выделения — но, как знать, может, это были слезы. Мне нравилось думать, что это так.
33 
