Особенно,... 
17 
Проконсультировав нескольких больных, Ярош вновь почувствовал усталость. С ним это редко случалось.
— Должно быть, будет гроза. Хочется спать, — зевнув, сказал он Майзису, когда они переходили из палаты в палату. — Последний?
— У меня последний. Но очень просила больная из терапевтического, чтоб посмотрели её. Именно вас просит, Антон Кузьмич. По-моему, интересный случай. Митральный стеноз. Согласна оперироваться.
Ярош взглянул на часы, вздохнул,
— Пользуетесь вы моей слабостью.
По дороге в терапевтическое отделение он сказал Майзису:
— У Гаецкой в кабинете холодильник. Шелковые шторы, новая мебель. А рядом больные в коридоре!
Майзис поднял голову, и очки его рассыпали ослепительные блестки. Улыбка тронула толстые губы.
— У нас ее называют «царица Тамара».
— Потому что вы беззубые здесь, как моллюски. Пропесочили бы эту «царицу» на партийном собрании.
Молоденькая женщина-врач, встретившая их в коридоре, растерялась — покраснела, назвала Яроша профессором. Он не рассердился, но, опасаясь, что всё вместе — эта почтительность, вид отделения, Тамара — вызовет в нем гневную вспышку, нахмурился, опустил голову, выключился (он умел это делать), чтоб не видеть и не слышать, что творится вокруг.
Они вошли в палату, где теснилось шесть-семь коек, между ними оставались лишь узкие проходы. Как ни старался Ярош, все равно сразу увидел все: грязные стены, латаные наволочки, простыни, застиранные полотенца, обшарпанные тумбочки.
— Вот наша больная, — сказала врач, подойдя к койке в углу, и, спохватившись, придвинула Ярошу табурет.
Больная как больная. Он видел таких сотни. Маленькая женщина, до того худая, что казалось, под одеялом ничего нет. А на подушке измученное лицо с ярко выраженными симптомами болезни: бледные, синюшные губы и крылья носа, а щеки зарумянились. Волнуется. И глаза… Какие глаза и как они смотрят! В них были вопрос, мольба, надежда, страх — вся сложная гамма чувств человека, жаждущего жить.
Присаживаясь, он подумал, что у большинства больных женщин красивые волосы. По контрасту, очевидно. У этой тоже чудесные — светло-золотистые, пышные. Чтоб не встречаться взглядом с больной, Ярош разглядывал свои большие, отбеленные спиртом и эфиром руки и слушал лечащего врача. Давно выработалась профессиональная привычка: слышать и фиксировать в памяти только то, что нужно ему как консультанту. Все остальное, в том числе имя и фамилию, он выяснял потом, когда сам осматривал больного. Но сообщение врача, что больная перенесла первую атаку ревматизма в немецком концлагере, взволновало его. Он посмотрел на эту маленькую женщину с интересом и жалостью, встретил её глаза, полные мольбы, подумал: «Вот она — война. Восстановлены города. А сердца людей… Сердца изувечены». Он думал о сердцах не вообще. Нет. Как врач, представил конкретное маленькое сердце, в котором развился порок. Ординатор рассказывала, в каком состоянии больная поступила в больницу.
— Отек нижних конечностей… Резко увеличена печень…
— Когда поступила? — спросил Ярош.
— Две недели назад. — Смутившись, она забыла, на чем ее перебили.
— Продолжайте, пожалуйста. — И снова со стороны могло показаться, что консультанта интересуют только собственные руки.
— Был проведен курс лечения…
И вдруг в монотонный доклад, пересыпанный латинскими терминами, ворвалось шепотом произнесенное слово:
— Кузьма…
Ярош сперва даже не обратил внимания.
— Антон Кузьмич, — громко поправил Майзис, стоявший за спиной у Яроша.
Тогда Ярош резко поднял голову, посмотрел на больную. Она виновато улыбнулась и опять несмело прошептала уже другое имя:
— Виктор…
Ярош ощутил, как руки его словно пронизал электрический ток, закололо в кончиках пальцев: он услышал свои подпольные клички! У него были необычайно чуткие пальцы, «патологически чуткие», даже эмоции свои он прежде вcero ощущал в пальцах. Вот так заколет — а в душе гнев, или радость, или удивление. Сейчас он узнал эту женщину. Но не верил глазам. Разве мертвые воскресают? Сколько лет прошло! Где она была до сих пор?
Он медленно поднялся с табурета.
Врач с испугом смотрела на свою пациентку: что она, бредит?
Майзис легонько свистнул: он был романтик, любил приключенческие фильмы и книги, неожиданные встречи. Больная успокоила своего врача вопросом:
— Не узнаете, Антон Кузьмич?
17 
