Особенно,... 
24 
Шикович отодвинулся от костра и лег на утоптанной земле. Он угадывал настроение друга и, верный слову, терпеливо ждал.
— Знаешь, эта женщина и теперь здесь живет. Все на той же Подгорной, в своем доме. Когда после освобождения я пришел к ней, она уже знала, кто я. И у нее уже не было никаких посягательств. Вернулся ее сын, инвалид, без руки. Она жила радостью, что сын жив. Знакомя нас, сказала, что я известный руководитель подполья и что она тоже кое-чем помогала подпольщикам. И была счастлива, когда я подтвердил это. Она гордилась перед сыном-фронтовиком… Я рассказал Гале об этой женщине еще до того, как мы поженились. Тогда она сказала, что все понимает… А теперь — упреки.
Шикович догадался, что у Антона произошла стычка с женой. Но неужели для того, чтобы излить свою боль и обиду, он сделал такое длинное вступление, такой экскурс в далекое прошлое? Нет. Конечно, он собирался говорить о чем-то более серьезном. Шикович заметил шутя:
— Надо понимать, что это у тебя лирическое отступление от сюжетной линии?
— Да, — сразу согласился Ярош и на минуту задумался, может быть, вспоминая, на чем остановился. — Лизавета Петровна, женщина эта, хозяйка моя… она, видно, чуяла что-то и боялась за меня… А потому бывала довольна, когда я приходил домой, как пожарник, как служащий солидного учреждения, подвыпивши. Но я никогда еще не являлся таким вот, «пьяным в дым». Она смеялась, раздевая меня, ласково бранила… Напоила квасом. Мне было неловко и стыдно. Но я играл роль пьяного. Надо было показать, что я не мог пойти на именины. Заодно и хозяйку проверить. Жило во мне подсознательное, неизвестно чем вызванное предчувствие, что именно в этот вечер я разоблачу Лотке, выясню, кто за мной следит… Я захрапел на весь дом, а сам внимательно прислушивался. И скоро услышал:
«Можно к вам?»
«Пожалуйста».
«Квартирант дома?»
«Дома».
«Где?»
«Спит».
«Спит? Так рано спит? Ай-ай…»
«Выпил человек».
«Выпил? Неужто выпил? Так выпил, что свалился с ног? Этакий дуб. Ай-ай».
«Эта отрава любого свалит с ног».
«Может, может свалить».
И, видно, не поверив хозяйке, обладатель тонкого, деликатного голоска заглянул ко мне в комнату.
«Вот задает храповицкого!»
Я не верил своим ушам. С месяц назад поселился этот пожилой уже; лет под пятьдесят, человек в доме напротив, через улицу. Назар Аверьянович Дымарь. Его многие знали. Закройщик, работал до войны в центральном ателье. А во время оккупации открыл маленькую мастерскую типа «американки»: «Ремонт верхней одежды. Быстро. Дешево». У него был собственный домик в районе товарной станции. Но он сгорел, когда наши самолеты бомбили скопления немецких эшелонов. При бомбежке погибла жена. Так он рассказывал мне и всем на нашей улице. Мы с ним почти ежедневно встречались. Сидели на лавочке у ворот. До этого пожара он не курил. А теперь начал. Признавался, что и к чарке тянет. Рассказывал о жене — плакал. Но наших не винил. Вздыхал: «Война. Что поделаешь. На войне нет виноватых». Этой философии он придерживался в рассуждениях на многие темы, связанные с войной, деятельностью гитлеровцев. Я понимал его: осторожность. А я человек, близкий к полиции. У меня даже явилась мысль, что он связной какой-то подпольной группы: для этой цели и мастерская организована. И вот этот человек появился, чтоб проверить, где я. Заглядывает в комнату. Раньше он никогда не заходил ко мне так запросто. Куда девалась его деликатность! Хозяйка спросила, зачем я ему.
«Табачку хотел призанять».
Неужто он? Или это случайность? Старый человек. Чистенький. Спокойный. Я лежал и вспоминал, анализировал все встречи и разговоры с ним. Всплыло в памяти, что раза два я неожиданно встречал его на далеких окраинных улицах. Но мало ли дел могло быть у портного, который проработал здесь полжизни и знал полгорода… Через часок он снова явился.
«Все еще спит?»
«Спит».
«Ай-ай… А я думал, проснулся. У меня соточка спирта есть. Опохмелиться после такого перебора — лучшее лекарство. Особенно чистый спирт. Сразу снимает головную боль».
И опять заглянул ко мне в комнату.
Теперь, пожалуй, можно было не сомневаться. Шпион нервничал: я сбил его с толку. Он явно не выполнил какого-то важного задания. Ох, и разъярился я на него, на этого статрого предателя! Руки чесались встать и придушить, как паршивого щенка. Но я злился вдвойне: как могло случиться, что я с первого взгляда раскусил матерого агента СД Лотке и больше месяца водил за собой такого никчемного «хвоста». И самое удивительное знаешь что? Хозяйка моя, рассказывая утром, как дважды приходил Назар Аверьянович, неожиданно заключила: «Не нравится мне, Кузя, этот человек».
24 
