62 
«За что она ударила его? Что он такое сказал?»
— Куда он думает податься теперь?
— Кто?
— Этот… «атомщик».
— Славик? Не знаю.
— А зачем ему куда-нибудь подаваться? У батьки денег хватает.
— Не думай дурно про Шиковича. Это человек правильный. ~
— А сынок?
— Черт их знает, откуда они берутся, такие сынки.
— Смотрите, опять ястреб. Что он высматривает?
— Жаль, не успели послушать Яроша.
— Хлопцы! А давайте возьмем его в свою бригаду!
Костя подтянулся на руках и сел лицом к ребятам, чтоб видеть всех.
Тарас поднял голову: серьезно это он? Маленький, но крепко сбитый, чернявый, Костя сидел на песке, как буддийский божок; глаза горели — верный признак того, что он готов до конца защищать свою идею. Иван Ходас свистнул.
— А что? Если мы такая бригада, то почему не помочь человеку?
— Завод — не школа-интернат.
— Друзья, любопытная штука сопротивление материалов.
— Генрих, перестань бредить. А захочет ли он сам? — Лопатин повернулся на спину, лицом к солнцу.
Тарас сел. Костино предложение ему нравилось. В самом деле, почему бы им не взяться за этого неуравновешенного юнца?
Генрих писал пальцем на песке длинную формулу.
— Я с ним поговорю.
— Ты соглашаешься, Тарас? — Иван так дунул на песок, что засыпал формулу Генриха. — Ошалели! Не берите на себя все на свете — это уже позерство. Я против.
— Говоришь, что коммунизм — это борьба, а сам не хочешь шевельнуть лишний раз рукой и мозгами. Как же ты думаешь бороться за таких?..
— Гнать в шею.
— Куда?
— На все четыре.
— Ну и логика у тебя!
— Логика железная. А почему я должен подбирать всякий мусор?
— Он боится, чтоб этот стиляга не обратил его в свою веру.
— Пиши свои формулы, конструктор недопеченный!
Захохотали. Тарас почувствовал, что настроение поднялось.
Лопатин лягнул Ивана ногой. Тот поймал ногу и потащил Василя к воде. Тарас вскочил, засыпав все формулы Генриха, и подхватил Лопатина под мышки. На подмогу бросился Костя. Втроем они раскачали Василя и кинули в реку, зная, что он плохо плавает и боится воды. Сами плюхнулись следом за ним. Брызги засверкали на солнце радужными переливами. Волны покатились на песок, лизнули Генриху ноги. Он встал, картинно потянулся, бросил на одежду очки и, разогнавшись, ракетой ушел под воду. Он был отличный пловец., И его друзья, дурачившиеся в воде, затихли, с интересом ожидая, когда и где Вареник вынырнет. Он вынырнул почти на середине реки. Поплыл быстро, ловко, выбрасывая из воды все тело. Не плыл, а летел. Тарас и Костя кинулись вдогонку. Плыли рядом. Костя сказал:
— А эта рыжая сидела с ним, а глазами стреляла в тебя.
Тарас смутился.
— Да ну тебя, Костя! Выдумаешь! — Но ему было приятно, и он похвалил дружка: — А насчет Славика ты хорошо придумал. Надо убедить хлопцев.
11
Ярош перед операцией ночевал в городе. Шикович мчался на своем «москвиче» один, рискуя свалиться под откос. У самого города на железнодорожном переезде был закрыт шлагбаум. Старенький закоптелый паровозик с одной платформой, груженной досками, маневрировал, будто назло шоферам. Шикович, машина которого, уткнувшись в шлагбаум, стояла первой, выходил из себя и проклинал железнодорожные порядки.
А в больнице на его пути встала сторожиха в белом халате. Напрасно он доказывал, что приглашен самим Ярошем присутствовать на операции, что он корреспондент, потом выдумал что ассистент и без него не будут оперировать и вообще все полетит вверх тормашками.
— Ничего не знаю. Никто ничего не говорил, — флегматично отвечала пожилая женщина, не без любопытства, однако, поглядывая сквозь оконце, как нервничает этот полный, лысоватый человек в мятом парусиновом костюме.
Шикович заскрипел зубами. Вспомнил, что Антон не очень-то охотно согласился, чтоб он присутствовал на операции. Неужели передумал? Не пустит? Пошутил? Однако за такие шутки… Кирилл ходил взад-вперед, вертел в руке ключи от машины и придумывал другу самые страшные кары.
Но вдруг открылась дверь, и юное существо во всем белом приветливо пригласило:
— Кирилл Васильевич? Пожалуйста, проходите.
И куда девались его злость и возмущение. Идя больничным двором, он взял сестру за локоть. Она взглянула на него, смущенно улыбнулась, высвободила руку. Но от этого прикосновения к юности он почувствовал себя тоже молодым, бодрым свежим, как это июльское утро.
62 
