77 
Дженни вопросительно взглянула на свою огромную спутницу. Та пожала плечами. Гарп подумал, что, с тех пор как мать стала знаменитостью, у нее появилась одна слабость: любая инвалидка или истеричка, завидующая ее успеху, может без стеснения вить из нее веревки.
Гарп стоял и злился на себя, что немного боится молчащей фигуры, загородившей вход в его дом. Может, это телохранительница Дженни? В его воображении сразу возникла устрашающая картина — его мать в сопровождении грозного эскорта, обязанного оберегать от мужчин белую униформу медсестры.
— У этой женщины что-нибудь не в порядке с языком, а, мам? — едко зашептал Гарп на ухо матери.
В молчании великанши было столько превосходства, что он совсем разозлился. Данкен начал что-то ей говорить, но она уставилась на малыша не располагающим к разговору взглядом. И тогда Дженни спокойно объяснила, что с языком действительно не в порядке. Его просто нет.
— Отрезан, — пояснила она.
— Господи! — выдохнул Гарп. — Как же это произошло?
Дженни округлила глаза. Эту привычку она переняла у внука.
— Ты что, вообще ничего не читаешь? Неужели тебя совсем не интересует, что происходит вокруг?
То, что „происходит вокруг“, действительно мало интересовало Гарпа, увлеченного только тем, что происходило в его романе. С тех пор как мать втянулась в феминистское движение, она только и делала, что обсуждала „последние новости“. И это особенно раздражало Гарпа.
— Это, что ж, из последних новостей? — вежливо спросил он. — Знаменитое происшествие с отрезанием языка. Я просто не имею права о нем не знать. Так, что ли?
— Боже мой, — устало произнесла Дженни. — Это вовсе не происшествие, а вполне сознательное действие.
— Что?! Неужели правда кто-то взял и отрезал ей язык?
— Именно так.
— Господи Иисусе!
— Ты слыхал про Эллен Джеймс?
— Нет, — признался Гарп.
— В ее поддержку организовано женское общество.
— А что с ней произошло?
— Когда ей было одиннадцать лет, ее изнасиловали двое мужчин. И отрезали ей язык, чтобы она не смогла никому ничего рассказать. Они были так глупы, что не сообразили, ведь одиннадцатилетние дети умеют писать. Эллен Джеймс подробно описала, как они выглядят. Их поймали, судили и дали срок. А в тюрьме их кто-то прикончил.
— Ого! — воскликнул Гарп. — Так это и есть Эллен Джеймс? — прошептал Гарп, с уважением взглянув на немую.
Дженни опять округлила глаза.
— Нет, — сказала она. — Это женщина из общества поддержки Эллен Джеймс. Сама Эллен Джеймс — маленькая, худенькая белокурая девочка.
— Ты хочешь сказать, все члены общества Эллен Джеймс дали обет молчания, как будто у них самих вырезали языки? — догадался Гарп.
— Да нет. У них на самом деле нет языков. Все члены этого общества сознательно отрезают себе языки. В знак протеста против подобных преступлений.
— Вот черт! — выругался Гарп, оглянувшись на немую в новом порыве отвращения.
— Они называют себя джеймсианками.
— Я больше ничего не хочу слышать об этом идиотизме, — поморщился Гарп.
— Но ведь ты спросил, кто эта дама. Она джеймсианка.
— А сколько сейчас лет Эллен Джеймс?
— Двенадцать. Это случилось в прошлом году.
— А эти джеймсианки, они что, где-то встречаются, выбирают президента и казначея и все прочее?
— Поговори с ней самой, — и она кивнула на застывшего у дверей истукана. — Ты ведь просил меня оставить эту тему.
— Ты советуешь мне поговорить с человеком, у которого нет языка? — прошипел Гарп.
— Она будет писать. Все джеймсианки носят с собой блокноты и пишут в них, когда хотят сказать. Ты ведь понимаешь написанное?
К счастью, в эту минуту вернулась Хелен.
Гарпу пришлось еще не раз столкнуться с джеймсианками. И хотя он был глубоко тронут трагедией девочки, ее взрослые мрачные последовательницы вызывали в нем только отвращение. При знакомстве они тут же совали вам загодя приготовленную карточку с такой надписью:
„Здравствуйте. Я — Марта. Я джеймсианка. Вы знаете, что это значит?“
И если оказывалось, что не знаете, вас немедленно снабжали следующей карточкой.
Джеймсианки олицетворяли для него всех этих общественниц, которые как паутиной опутали его мать, стараясь как можно больше вытянуть из нее для осуществления своих идиотских затей.
— Я, мам, скажу тебе, что это за женщины, — говорил он Дженни. — Скорее всего, они с рождения имели дефект речи. Или же могли сойти за умных, только когда молчали. Вряд ли язык такая уж большая для них потеря. Почти уверен, как раз наоборот, это их единственная возможность внушить к себе уважение и выклянчить денег. Понимаешь?
77 
