Последние отзывы

  78  

— Ты всегда был скуп на сочувствие.

— У меня бездна сочувствия! К Эллен Джеймс, например.

— Ты не хочешь понять, что все эти женщины наверняка пережили каждая какую-нибудь личную трагедию. Для них так важно это сближение.

— А без этого мучительства нельзя было обойтись?

— Пойми, изнасилование — это проблема, которая затрагивает всех женщин, — изрекла Дженни.

Гарп терпеть не мог эти обобщения матери — „проблема, затрагивающая всех“. Он называл это демократией, доведенной до степени идиотизма.

— Эта трагедия затрагивает и мужчин, мам. Когда я узнаю о следующей жертве, я в знак протеста отрежу собственный инструмент насилия и повешу его себе на шею. Тогда я, наверно, сильно выиграю в твоих глазах.

— Мы говорим о действиях, которые совершаются по велению души.

— А по-моему, о тех, которые совершаются по дурости.

Он никогда не забудет свою первую встречу с джеймсианкой — огромной бабищей, которая пришла к ним в тот день с матерью. Уходя, она написала на карточке несколько слов и сунула ему в руку, словно чаевые.

— Мать завела себе телохранительницу, — объяснил он жене после того, как гостья откланялась.

Затем прочел карточку:

„Твоя мать стоит двоих таких, как ты“.

И все же ему грех было жаловаться на мать — целых пять лет после его свадьбы Дженни оплачивала все их счета.

Гарп в шутку говорил, что назвал свой первый роман „Промедление“, потому что очень долго его писал. Он работал над романом упорно и кропотливо. Откладывать свой труд, пока не посетит вдохновение, ему не было свойственно.

Критика назвала роман „историческим“. Действие происходит в Вене в военные годы и потом во время русской оккупации. После аншлюса некий молодой человек, анархист по взглядам, уходит в подполье и ищет случая нанести удар нацистам. Но он слишком долго медлит. Ему надо бы начать борьбу еще до того, как нацисты захватили власть. Но его терзают сомнения, он слишком молод и не понимает, что, в сущности, происходит.

Одновременно развертывается жизнь его матери, вдовы, далекой от всего, что творится в мире, и поглощенной заботами о сохранении небольшого капитала, доставшегося ей после смерти мужа.

Все военные годы ее сын работает сторожем в Шёнбруннском зоопарке. Когда в Вене начинается голод, венцы во время ночных налетов крадут зверей, чтобы прокормиться. И анархист решает выпустить на волю уцелевших животных. Но звери тоже изголодались и съели своего освободителя. „Что вполне естественно“, — заключает Гарп.

В свою очередь звери становятся добычей обезумевшей толпы, рыщущей по улицам Вены. Одновременно в город вступают советские войска. И это тоже „вполне естественно“.

Мать остается в живых и оказывается в зоне советской оккупации. (Гарп поселяет ее в ту же квартиру на Швиндгассе, где они с Дженни прожили больше года.) Несчастная вдова не может больше видеть зверства, творимые Советами. Это прежде всего изнасилования. А город постепенно возвращается к спокойной, благодушной жизни, и она с горечью вспоминает собственную инертность в годы войны. В конце концов, Советы тоже уходят, и Вена опять становится Веной. Но мать продолжает оплакивать сына и поругание своей страны. Каждое воскресенье она ходит в Шёнбруннский зоопарк, где многие строения еще в руинах, и вспоминает, как в войну тайком ходила сюда навещать сына. Революция в Венгрии переполнила чашу ее терпения. Сотни тысяч беженцев наводнили Вену.

Мать хочет вырвать венцев из объятий ленивого благодушия. И повторяет подвиг сына, открыв клетки со зверями. Но животные сыты и довольны, и ей удается выгнать на волю немногих. Эти несчастные неприкаянно бродят по аллеям Шёнбруннского парка; один старый медведь даже заболел расстройством кишечника. И служителям не составляет труда водворить их на место в целости и невредимости. Этот свободолюбивый жест был осуществлен с благими намерениями, но оказался совершенно бессмысленным и не достиг цели. Ее арестовывают. Полицейский врач находит у нее последнюю стадию рака. Она при смерти.

К счастью, у нее остались деньги. Она умирает в роскошной частной клинике Рудольфинерхауз. В предсмертном сне ей грезится, что пара азиатских бурых медведей все-таки удрала из зоопарка. Звери прижились в австрийских лесах и оказались такими плодовитыми, что их потомство стало новым знаменитым подвидом бурого медведя — „дунайским“. Но все это было только рождено ее воображением. Роман кончается смертью старого медведя из Шёнбруннского зоопарка. „Вот и все, что заслужили современные революции“, — отозвался о „Промедлении“ один обозреватель, назвав роман „антимарксистским“.

  78