Особенно,... 
86 
К счастью, у святых имелись другие неотложные дела. Лицо кучера приобрело сине-багровый оттенок. Тело обмякло, пустые, рыбьи глаза уставились в серое небо. Нет, рай воистину не мог быть таким – выцветшим, набрякшим, как тряпка для мытья полов. Мелкая морось сыпалась на лицо, щеки, мокрые, поникшие усы…
Небо скупо оплакивало свежепреставленных рабов Божьих.
Торвен с трудом разжал пальцы, сведенные судорогой. Перевернулся на спину и немного полежал в грязи, жадно дыша. Казалось, это его горло только что сжимали мертвой хваткой. Тело набили ватой, в ней прятались острые гвозди, норовя вылезти в самых неожиданных местах. Нашарив трость – предательница валялась совсем рядом, – он попытался встать и едва не растянулся снова. Голова кружилась, в темени стучал клювом чижик-пыжик. Зануда бережно ощупал макушку. Пальцы сделались липкими от крови.
Ничего, Железный Червь. Справимся.
Он постоял на четвереньках, успокаивая головокружение. Встал; пошатнулся, ловя равновесие, оперся на трость. Так, стоим. Уже хорошо. Теперь – Пин-эр. Наверное, по китайским обычаям этот бой можно засчитать за обряд венчания. Супруги спасают друг друга, давая клятву верности на сто перерождений…
Китаянка сидела на мостовой, привалясь спиной к стене склада, и внимательно изучала пулевую рану на бедре. Выглядела Пин-эр скорее удивленной, нежели испуганной. Только губы подергивались, выдавая боль, которую она испытывала.
Вид женской наготы привел Торвена в отчаянное смущение. Подумав, он пришел к выводу, что это последствия драки. А что? Один солдат после рукопашной пьет, как сапожник, другой плачет, третий кается; четвертого от дамских ножек в пот бросает…
«Стыдись, лейтенант! Пожилой, женатый человек…»
Это расстояние далось ему трудней, чем восхождение на Фредериксбергский холм. Когда же он увидел рану китаянки вблизи, все фривольные мысли, черт бы их побрал, мигом улетучились. Нога Пин-эр страшно отекла, превратившись в колоду, сизую и распухшую. Такое случается при сильных ушибах и переломах. Но при чем тут пулевое ранение? На военные увечья Торвен насмотрелся всласть. Входное отверстие от пули – маленькое, аккуратное; крови немного…
Что происходит?!
С ногой девушки начались странные метаморфозы. Отек пришел в движение, собираясь вокруг раны – нарыв, вулкан воспаленной плоти с кратером в центре. Из кратера сочилась густая кровь. Под набухшей, темно-синей кожей проступали, чтобы тут же исчезнуть, тугие «желваки». Торвен дернулся помочь, сорвал шейный платок – перевязать…
И замер, не зная, что делать.
Пин-эр застонала сквозь зубы. Из «вулкана» выплеснулась очередная порция «лавы». В ране возник тусклый блеск. Он приближался, двигался наружу…
– Пуля! Она выходит! Потерпите…
Последнее сокращение мышц – и кусочек свинца со стуком упал на булыжник. Отек стал медленно опадать, рассасываясь.
– Все хорошо. Пуля вышла. Дышите глубже, – Торвен молол любую чепуху, лишь бы не задумываться над увиденным. – Сейчас мы поедем домой… все уже позади…
Загнав смущение к дьяволу в задницу, он перетянул платком рану.
– Вы можете подняться?
Девушка честно попыталась. Две опоры: стена склада и плечо мужчины. Та-ак, осторожненько, встаем… Святой Кнуд! Простите, фрекен, я не думал, что вам будет так больно.
Вы не ушиблись?
Торвен беспомощно огляделся. Бежать за извозчиком? В его состоянии «бежать» – это очень сильно сказано. Да и любой извозчик при виде грязного, окровавленного субъекта первым делом кликнет полицию. На нас напали, господин полицмейстер, мы защищались… Пострадавших задержат «до выяснения». Время будет потеряно, Эрстед без них не уедет, а покидать Петербург надо без промедления.
Что же делать?
Взгляд Зануды уперся в карету похитителей, и отставной лейтенант обозвал себя идиотом. Не иначе, кнут кучера вышиб последний ум. Доковыляв до убитого коротышки, он стащил с него макинтош. Хвала индейскому каучуку и шотландцу Чарльзу Макинтошу![54] – непромокаемый плащ пострадал от грязи куда меньше, чем одежда Торвена.
Заодно пригодилась и шляпа кучера.
Вожжи Зануда держал в руках дважды. Ему не исполнилось и десяти, когда малыша решили приобщить к катанию в коляске. Что ж, говорят, третий раз – счастливый.
– Простите, фрекен… фру Торвен. По-другому у меня не получится.
Крякнув, он взвалил Пин-эр себе на плечо – римлянин, похищающий сабинянку, – и, тяжело опираясь на трость, с трудом переставляя ноги, потащил жену к карете.
86 
