90 
Воспользовавшись паузой, барон подошел к княгине.
– Простите за нескромный вопрос, Екатерина Семеновна. Где же его сиятельство? Я страстно желаю засвидетельствовать мое почтение вашему благородному супругу…
– Ах, разве я вам не сказала? Иван Алексеевич с утра занемог. После обеда ему стало лучше, так он сразу засобирался и спешно выехал в Москву. Сказал, в Сенате возникли какие-то важные дела.
Фон Книгге вздохнул без малейшего притворства:
– Жаль. Я много слышал о князе. Надеялся познакомиться лично…
– Надеюсь, вы еще не покидаете Петербург? По возвращении Ивана Алексеевича у вас будет такая возможность. Не скучайте, барон, я скоро к вам присоединюсь…
Занемог? Эминенту не требовался оракул, чтобы сложить два и два. Внезапная болезнь князя – и запах смерти в доме. Масонская ложа Орла Российского скоро лишится своего предводителя. Сколько осталось времени? День? Три? Неделя? Надо спешить – выехать следом, нагнать по дороге, переговорить на интересующую тему, пока это еще возможно…
«А если ты опоздаешь?» – спросил барон сам себя.
…неуступчивая, упругая сила ограждала гроб от посягательств…
Фон Книгге больше не требовалось заглядывать в гроб. Он и так знал, кто лежал в дубовом ящике. Он даже увидел место: Новоспасский монастырь. Удастся ли при надобности переступить «малый вавилон» наяву?
Да или нет – надо спешить.
Но уйти сразу, не нарушив приличий, он не мог. Улыбаясь, дыша смертью, болтая о пустяках – каждую минуту Эминент боялся, что утратит самообладание, ибо терял драгоценное время.
2
Казалось, сама судьба восстала против него.
Часы протекали сквозь пальцы, собирались лужей у ног – и из каждой капли подмигивала неудача. Остаток ночи, вернувшись с приема, фон Книгге провел, как индийский факир – на иголках. Сон, вызванный усилием воли, не освежил. В мозгу, как в зеркале, отражающем слякотный облик Петербурга, клубились тучи – серые, глухие. Утром, вместо того чтобы отправить за билетами расторопного Бейтса, Эминент пошел в контору сам.
– Когда ближайший дилижанс на Москву?
– Через три дня, от Сенной площади.
– А раньше? Сегодня?!
– Извините, ваше благородие… Раньше никак нет.
Эминент мог многое. Кондуктор принял бы осиновый лист за билет, пассажиры раздумали бы уезжать из города, освободив места; кучер гнал бы лошадей не за страх, а за совесть… Да что там! – отдохнув после штурма Эльсинора, он сумел бы накликать небольшой шторм в Финском заливе или поднять к жизни ту пакость, что спит на дне Ладоги. Но превратить тыкву в карету, мышей – в лихую упряжку, а крысу – в кучера…
– Что же мне делать?
– Вы уж, ваше благородие, на перекладных…
Гагарин опережал его на сутки. Это если удастся выехать немедленно… Чутье подсказывало: чтобы застать князя живым, надо перехватить его до Москвы, в дороге. Вне сомнений, Гагарин спешил в белокаменную умирать. У него там наверняка есть склеп в храме – семейный, намоленный от случайных вторжений…
Запах смерти висел в сыром воздухе, указывая путь.
К счастью, как успел выяснить Эминент, скользкий масон выехал в путь на своих, а в России это не зря называлось: на долгих. Личный экипаж надо беречь; собственных лошадей грех загонять насмерть… До Москвы – более семисот верст. Княжеская карета съест это пространство за неделю. Дилижанс – считай, втрое быстрее, но дилижанса нет.
На перекладных – четверо суток, если повезет.
Поразмыслив, Эминент отверг и эту идею. Для езды на перекладных требовалась подорожная, оформленная в полиции. С этим бы не было ни хлопот, ни задержек, но российская бюрократия – враг пострашней технического прогресса. Количество лошадей, выделяемых на дорогу, зависело от чина и звания путешественника, вписанных в подорожную. Кто в мелком чине, платил верстовые прогоны за двух-трех коней, зато, к примеру, действительный тайный советник Гагарин, соберись он куда по казенной надобности, получил бы разрешение и на полтора десятка.
Полицейский крючок, единожды взглянув в глаза фон Книгге, с легкостью записал бы его хоть полным генералом, хоть государем-императором. И лошадей бы отвел, не скупясь. Но поддерживать личину у каждого шлагбаума, морочить замученных смотрителей в аду почтовых станций, отводить глаза гневным сановникам и раздраженным офицерам, требующим свежую упряжку; уничтожать записи, могущие вызвать подозрение, в каждой регистрационной книге…
90 
