91 
Догнать Гагарина выжатым, как лимон? – слишком опасно.
Оставалось ехать на вольных. Здесь не требовалось подорожной; и нужда была одна – в деньгах. Но Эминент редко стеснял себя в средствах. Добравшись на извозчике до Лиговки, он в Московской Ямской слободе нанял ямщика с кибиткой – и вскоре уже несся к Софии, первой почтовой станции по дороге на Москву.
Баронессе он велел оставаться в Петербурге. «Хоть умри, а жди!» – бросил Эминент в раздражении и вздрогнул. В сказанном ему почудился отзвук пророчества. Бейтс получил другой приказ – не торопясь, следовать за хозяином до Тверской заставы. Там рыжий мошенник должен был получить новые указания.
С собой фон Книгге взял одного верного Ури.
Дождь преследовал их по пятам. Доски, которыми были вымощены трактовые «колесопроводы», набухли влагой и под копытами превращались в щепки. Двуглавый орел, мокрый как курица, уныло моргал на фронтоне почтового дома. Отдельная халупа для почтальонов, ледник да две конюшни с сеновалом довершали скуку пейзажа.
Верстовой столб разъяснял: «От Санкт-Петербурга – 22».
– Барин-батюшка, дай на водку!
Выпив, ямщик крякнул и без понуждений согласился везти доброго «барина-батюшку» хоть к турецкому султану. На деле это означало два часа пути до Гатчины – там Эминент хотел нанять новую кибитку со свежей упряжкой.
– Гони!
– Эх, залетные!
«От Санкт-Петербурга – 44 1/2» – столб мелькнул и исчез.
Грязь летела из-под колес. Ури дремал; привалясь к теплому боку великана, заснул и Эминент. Во сне звенели колокольчики под дугой. Во сне пел ямщик: длинную, бесконечную жалобу без цели и смысла. Деревья на обочине роняли листву. Кублом гадюк шипел щебень под колесами – тракт на этом участке содержали в порядке. Мелькали чугунные перила мостов, украшенные императорским гербом…
– Барин-батюшка, дай на водку!
Ночевали в Чудове – ямском селе под Новгородом. Незадолго до этого Эминенту пришлось урезонить кучера – тот ни в какую не хотел ехать дальше Любани, ссылаясь на заморенность упряжки.
– Бери новую кибитку, барин!
– Нет.
– Как нет, ежели да? Хошь, с любанскими столкуюсь?
– Не хочу.
– Задешево, а?
Взмах руки, и ямщик сделался покорен. Сбив на затылок войлочный гречневик, он гнал коней в дождь и темень, пока не миновал переправу через Волхов. Отпущен фон Книгге, он сел на пороге чудовской конюшни, еле слышно замычал – и так просидел всю ночь, забыв обо всем. Наутро его отпаивали чаем и крепчайшим самогоном. Детина весь закоченел, но с порога не вставал, пока не увели силой.
Судьба ямщика не интересовала Эминента. В воздухе висел сладчайший запах смерти. Ошибка исключалась: карета Гагарина побывала в Чудове. Но ночевал князь не здесь.
– Гони!
Должно быть, он надышался смертью. Ее аромат отличался от всех прочих смертей, каких фон Книгге навидался, – случайные, насильственные, долгожданные, безвременные… Он уже плохо понимал, за кем гонится. За упрямым масоном? за ответом на вопрос? за беглой возлюбленной? – Хелена! ее зовут Хеленой… – в осеннюю мглу, в ненастье, мимо бревенчатых, крытых соломой изб, меняя ямщиков, как щеголь – перчатки, утонув, словно ребенок – во чреве матери, в душном нутре кибитки…
Кружилась голова.
День и ночь слились воедино.
Гуси, гогоча, бродили по его ганноверской могиле.
Ури куда-то исчез, вместо него рядом, ухмыляясь, сидел князь Гагарин. «Вы тот, кого я ищу!» – вместо ответа князь всплеснул рукавами шлафрока и улетел в небо, такое же грязное, как раскисшая дорога. На его месте воссел Андерс Эрстед, ученик, ставший врагом, что-то рассказывая про магниты. Мы оба не правы, перебил его Эминент. И ты, и я тратим силы на погоню и борьбу, но погоня не имеет смысла, а борьба нелепа. Она пахнет улыбчивой, белокурой смертью – мой дорогой Андерс, запомни меня таким, потому что я должен тебя убить! Иначе ты станешь презирать меня… Вцепившись в горло Эрстеда, фон Книгге душил его, не прибегая к тайным искусствам – мужчина против мужчины, пальцы против мускулов! – и мучился, потому что ничего не получалось…
– Мы извиняемся, – страдальчески кряхтел Ури. – У нас очень толстая шея…
Великан не знал, отчего патрон разгневался на него. Он лишь видел, что патрону скверно. У Эминента не хватало сил сдавить его горло как следует – так, как сам Ури с радостью сдавил бы горло Великого Докторишки, сшитого из всех врачей мира. Стараясь, чтобы патрон не повредил себе руки, бедняга ворочался, бормоча разные глупости.
91 
