39 
Труди видела, как изменился Леннокс. Зрелый — вот какое определение она чаще всего употребляла. Первое ее прикосновение к Ленноксу после разлуки было не рукопожатие, не объятие — она провела пальцами по его переносице.
— У тебя нос теперь кривоватый.
— В Таиланде сломал, — пояснил Леннокс, глядя ей в глаза. — Поэтому и с наркотиков решил слезть. Понял, до чего они доводят. Понял, что я потерял.
Труди увиденное понравилось.
Но видела она то, что хотела видеть. Леннокс был раздавлен. С виду циник, а душа — как фарш. Непробиваемый Леннокс с расщепленными нервами. Так Роббо говаривал, а Роббо был проницательный.
Леннокс исправно молотил боксерскую грушу. Иногда это помогало. От тренировок крепли мышцы, обострялась реакция, росла уверенность. Леннокс стал ходить вразвалку, смотреть свысока. Знал: другие мужчины чувствуют, это не пустое чванство. Но иногда, если случалось что-то действительно скверное, помогали только разговоры. В Эдинбурге же люди разговаривают разве что за стаканом спиртного, а кокаин дает возможность дольше не пьянеть и соответственно дольше разговаривать. Дело Бритни Хэмил было из разряда действительно скверных. И вскоре Леннокс уже пропускал сходки в «Анонимных наркоманах», а грушу молотил вполсилы. Всякий раз, когда в попытках угадать, кто похитил девочку, Леннокс открывая базу данных и вглядывался в лица педофилов, его потребность в кокаине делалась нестерпимой.
— Давай же, милый, — шепчет Робин, чуя крушение планов. — Я хочу секса. — Ее отчаяние напоминает Ленноксу о стриптизерше из Форт-Лодердейла или даже о Труди. — А что?
Только не говори, что это эгоизм.
«Еще какой, — думает Леннокс. — Шансонетка чертова, у тебя же дочь через стенку спит».
— Да нет. Просто я не хочу тебя трахать. В смысле, — он делает паузу, мрачно смакует эффект, — не могу, я с кокаином, кажется, переборщил.
Робин украдкой взглядывает на Ланса и Стэрри, увлеченных зажигательным латиноамериканским танцем. Судя по липким гримасам и презрительному шепоту, они сговариваются уничтожить и Леннокса, и Робин. Джонни пригорюнился в кресле, от его бегающих глазок воздух в комнате затхлый. Леннокс смотрит на Робин: личико с кулачок, глаза круглые, как у безнадежно напуганного в нежном возрасте.
— Давай тогда просто полежим в соседней комнате, — шепчет Робин, в голосе неприкрытая мольба. — Мне нужно, чтобы кто-то был рядом. Рэй, я по уши в дерьме, я качусь по наклонной. Я запуталась. Меня только мысли о Тианне и держат... Если я что хорошее и сделала в своей проклятой, гребаной, убогой жизни, так это дочь родила...
Робин не замечает, что шепот давно перешел в полувизг и вся компания с интересом слушает ее исповедь.
— Вот это действительно смешно, — глумится Стэрри. — Профессиональная жертва и чувак, который не способен ее трахнуть!
— Ну ты и язва. — Ланс закатывает глаза, Джонни утробно хохочет. Теперь ясно: эти трое заодно.
— Почему, — ноет Робин, хватая Леннокса за больную руку и волоча за собой к двери, — почему люди такие безжалостные?
Почему? Откуда в них столько жестокости?
— Ну, завелась, — шипит Стэрри. Вслед Ленноксу летит ее смех. — Да она вприпрыжку прибежит, как только доза понадобится.
— Па моим подсчетам, минут через двадцать. Время пошло, — глубокомысленно добавляет Ланс.
Леннокса уводят от пакета с кокаином, источника, из которого он черпал силу. Как же мы любим то, что нас убивает. Уверенности все еще хоть отбавляй, только не там, где надо; Робин тащит его к кровати, задирает юбку, под ней телесного цвета стринги с надписью «Моя киска — мои правила».
Стринги летят на пол, являют лобок, лохматый, как панковская прическа. Робин прикладывается к Ленноксову рту. В ее выдохе перестоявший табачный дым, Леннокс стискивает челюсти. Робин отрывается от его плотно сжатых, неуступчивых губ, ложится на кровать. В скудном свете Леннокс видит, как ее нижняя челюсть проваливается, исчезает в неряшливом зобе, откуда он только взялся, ассоциации с экзотической лягушкой, способной в считанные секунды раздуть горло до шокирующих размеров. Леннокс в столбняке, вблизи от этих гипнотизирующих, навыкате глаз он словно насекомое. Внезапный рывок — и Робин повисает на нем, расстегивает ширинку, шарит в брюках и трусах, ее пальцы настырно задают один и тот же вопрос, но желаемого ответа не получают.
Сквозь кокаиновый угар прорывается зевота. Леннокс пытается сдержаться, но лицо само собой растягивается, челюсть со щелчком отвисает и не закрывается, ее постиг спазм. Где-то внизу Робин повторяет, задышливо и безнадежно:
39 
