116 
– Роуан… – прошептал он.
Да, он знал ее и знал о ней все.
Они были внизу. Они звали: «Просыпайся, Майкл, спускайся вниз». Они разожгли большой огонь в камине. Или огонь был вокруг них, похожий на лесной пожар? Майклу показалось, что он слышит грохот барабанов. Что это – неясный сон или воспоминание о шествии гильдии Комуса в тот далекий зимний вечер? Воспоминание о неистовом, наводящем ужас ритме оркестров и о факелах, мелькающих меж дубовых ветвей. Они были там, внизу, и от него требовалось всего лишь встать и спуститься. Но впервые с того момента, как они покинули его, впервые за все долгие недели он не хотел их видеть, не хотел вспоминать.
Майкл сел на постели, вглядываясь в блеклое, белесое утреннее небо. По телу струился пот, сердце колотилось.
Раннее утро. До восхода солнца еще слишком далеко. Он взял со столика очки и надел их.
В доме ничего не происходило. Не было ни барабанов, ни запаха дыма. И не было никого, кроме них двоих… Но и Роуан уже не лежала рядом с ним в постели. Он слышал поскрипывание балок и свай, но звуки эти были вызваны биением о берег волн. Чуть позже возник новый звук – низкий, вибрирующий. Майкл догадался, что это пришвартованная у пирса яхта ударяется о его стенку. Призрачный левиафан словно напоминал о своем существовании, говоря: «Я здесь, здесь».
Майкл посидел на постели еще некоторое время, оглядываясь вокруг, изучая спартанскую обстановку спальни. Все было добротно сделано, из того же первосортного тонковолокнистого дерева, что и мебель внизу. Чувствовалось, что владельцам дома нравились деревянные вещи, превосходно гармонировавшие между собой, – в отсутствии вкуса их явно не обвинишь. Вся обстановка комнаты – кровать, письменный стол, стулья – была невысокой, дабы ничто не мешало наслаждаться видом, открывающимся из огромного, от пола до самого потолка, окна.
Однако ноздри Майкла все же уловили запах дыма, а минутой позже он услышал и потрескивание огня. Ему был приготовлен халат – уютный, из плотной белой махровой ткани, именно такой, какие ему нравились больше всего.
Набросив халат, Майкл спустился вниз, разыскивая Роуан.
Действительно, в камине ярко пылал огонь. Но созданий, порожденных его сном, возле него не было. Роуан в одиночестве сидела на каминной скамье, скрестив ноги. Ее стройное тело тонуло в складках почти такого же, как на Майкле, халата. И все же он отчетливо видел, что плечи ее вздрагивают, – она снова плакала.
– Прости меня, Майкл. Мне правда очень жаль, – донесся до него низкий бархатный шепот.
По изможденному, осунувшемуся лицу тянулись дорожки от слез.
– Милая, ну зачем же ты так говоришь? – Он сел рядом и обнял ее. – О чем ты можешь жалеть?
Слова хлынули из нее потоком. Она говорила так торопливо и сбивчиво, что Майкл едва улавливал смысл… Ей жаль, что она обрушила на него свои непомерные требования, что так хотела быть с ним, что последние несколько месяцев были самыми скверными в ее жизни, когда одиночество сделалось почти непереносимым…
Майкл снова и снова целовал ее щеку.
– Я рад, что сижу сейчас рядом с тобой, – сказал он. – Я хочу быть здесь, и мне не надо никакого другого места в мире…
Он умолк, вспомнив о самолете на Новый Орлеан. Ладно, самолет подождет. С трудом подбирая слова, запинаясь, он попытался объяснить Роуан, что в доме на Либерти-стрит чувствовал себя словно в западне.
– Я не пришла раньше, потому что была уверена: все именно так и произойдет, – сказала она. – Ты был прав. Я хотела знать, хотела, чтобы ты коснулся моей руки, чтобы дотронулся до кухонного пола, где он умер. Я хотела… Видишь, я совсем не такая, какой кажусь.
– Я знаю, какая ты, – ответил он. – Очень сильная личность, для которой невыносимо признаться в малейшей слабости.
Роуан молча кивнула.
– Если бы только это, – прошептала она, и слезы вновь хлынули из ее глаз.
Она высвободилась из рук Майкла и босиком принялась мерить шагами комнату, не обращая внимания на холод, исходящий от почти ледяного пола. И опять слова полились с громадной скоростью – поток длинных, точно построенных фраз, заставивший Майкла напряженно вслушиваться в попытке до конца понять суть монолога. Манящая красота ее голоса завораживала.
Ее удочерили, когда ей был всего один день от роду, и сразу же увезли от матери. Кстати, известно ли ему, что она родилась в Новом Орлеане? Она писала об этом в письме, которое Майкл так и не получил. Да, конечно, он должен это знать, ибо тогда, на палубе, едва открыв глаза, он схватил ее за руку и крепко держал, никак не желая отпускать. Возможно, среди множества образов в его мозгу возникла на миг и какая-то безумная мысль о связи между Роуан и Новым Орлеаном. И тем не менее правда состоит в том, что в действительности она никогда не видела родного города. От нее скрыли даже имя ее настоящей матери.
116 
