77 
— Встать! — Франц улыбался. — Шаг назад. — Они шагнули. — Лечь!
Идея была ясна, и Руди ее воспринял. Он нырнул в грязь и затаил дыхание — и в тот момент, когда он лежал ухом к вязкой земле, муштра закончилась.
— Vielen Dank, meine Herren, — учтиво сказал Франц Дойчер. — Премного благодарен, господа.
Руди поднялся на колени, покопался в грядке уха и глянул на Томми.
Тот закрыл глаза и дергал лицом.
Когда они вернулись домой на Химмель-штрассе, Лизель, еще не сняв форму Гитлерюгенда, играла в классики с младшими детьми. Краем глаза она заметила две унылые фигуры, шагающие к ней. Одна ее окликнула.
Они встретились на крыльце бетонной коробки дома Штайнеров, и Руди рассказал ей о недавнем происшествии.
Через десять минут Лизель села на крыльцо.
Через одиннадцать минут Томми, сидевший рядом, сказал:
— Это все из-за меня, — но Руди отмахнулся от него — где-то между фразой и улыбкой, разрубив пальцем надвое потек грязи. — Это из-за… — снова начал было Томми, но тут уж Руди обрубил фразу совсем и ткнул в него пальцем:
— Томми, хватит, а? — Выглядел Руди каким-то причудливо довольным. Лизель никогда не видела, чтобы кто-то был настолько несчастен и при том так искренне бодр. — Просто посиди и… ну, подергайся там или еще что-нибудь. — И Руди продолжил рассказ.
Он расхаживал.
Теребил галстук.
Слова летели в Лизель и падали куда-то на бетонное крыльцо.
— Этот Дойчер, — бодро подытожил Руди. — Достал нас, а, Томми?
Тот кивнул, дернул лицом и заговорил — хотя, может, и не в такой последовательности:
— Это все из-за меня.
— Томми, что я сказал?
— Когда?
— Только что! Помолчи, ладно?
— Конечно, Руди.
* * *
Через несколько минут Томми несчастно побрел домой, и Руди попробовал новую и, похоже, тонкую тактику.
Жалость.
Сидя на крыльце, он поразглядывал грязь, заскорузло облекшую его форму, потом безнадежно посмотрел Лизель в лицо.
— Ну и что скажешь, свинюха?
— Насчет чего?
— Сама знаешь.
Лизель ответила в обычной манере:
— Свинух, — засмеялась она и направилась домой, благо — недалеко. Смесь грязи и жалости, конечно, сбивает с толку, но это одно, а целовать Руди Штайнера — что-то совсем другое.
Грустно улыбаясь с крыльца и вороша рукой в волосах, он окликнул Лизель.
— Придет день, — предупредил он. — Придет день, Лизель!
Через два с небольшим года в подвале ей время от времени ужасно хотелось дойти до соседнего дома и увидеть Руди, даже если писала она в предутренний час. И Лизель понимала, что в нем, а потом и в ней самой жажду преступления питали, скорее всего, те вязкие дни в Гитлерюгенде.
В конце концов, несмотря на обычные приступы непогоды, лето уже начало входить в силу. Яблоки сорта «клар», наверное, уже начали созревать. Впереди ждали новые кражи.
ОТВЕРЖЕННЫЕ
Когда пришло время кражи, Лизель и Руди сначала придерживались той мысли, что воровать надежнее в стае. Анди Шмайкль пригласил их на реку, на сбор шайки. Среди «прочего» на повестке дня значился план рейда по садам.
— Так ты теперь главарь? — спросил Руди, но Анди покачал головой, тяжелой от разочарования. Он явно жалел, что не сгодился.
— Не я. — Его холодный голос был теплее обычного. Будто непропеченный. — Есть там один.
* * * НОВЫЙ АРТУР БЕРГ * * *
У него был ветер в волосах и туман в глазах, и он был таким малолетним преступником, у которого нет других причин воровать, кроме той, что ему это нравится.
Его звали Виктор Хеммель.
У Виктора Хеммеля, не в пример большинству людей, занятых в разных воровских искусствах, было все. Он жил в лучшей части Молькинга, на холме, на вилле, которую хорошенько дезинфицировали после того, как выжили оттуда евреев. У него были деньги. У него были сигареты. Но хотел он большего.
— Хотеть немного больше — это не преступление, — заявил он, валяясь в траве, а сборище мальчишек расположилось вокруг. — Хотеть большего — для нас, немцев, это фундаментальное право. Что говорит наш фюрер? — И сам ответил на свою риторику. — Мы должны взять то, что принадлежит нам по праву!
На первый взгляд Виктор Хеммель был типичный малолетний трепач. К сожалению, бывая в ударе, он выказывал определенную харизму, будто внушал другим: «делай как я».
77 
