80 
— Что случилось? — спросила она, когда ее друг протащился мимо.
Руди вернулся к ней и протянул рубаху, зажатую в руке.
— Понюхай.
— Что?
— Ты что, глухая? Понюхай, говорю.
Лизель несмело наклонилась и уловила исходящий от коричневой рубашки мерзостный дух.
— Езус, Мария и Йозеф! Это?..
Мальчик кивнул:
— Оно и на подбородке у меня. На подбородке! Еще повезло, что не наглотался!
— Езус, Мария и Йозеф.
— На Гитлерюгенде недавно удобрили плац. — Он еще раз неуверенно и с отвращением оглядел скомканную ткань. — Кажется, коровье.
— А этот, как его — Дойчер, — знал, что оно там?
— Сказал, что нет. Но улыбался.
— Езус, Мария и…
— Смени пластинку, а?
Какая-нибудь победа — вот что требовалось Руди в тот момент. Он проиграл Виктору Хеммелю. В Гитлерюгенде — неприятность за неприятностью. Хоть обмылок успеха — вот чего он хотел, и он был твердо настроен этого добиться.
Руди зашагал было дальше к дому, но, уже дойдя до бетонного крыльца, передумал и двинулся обратно к Лизель, медленно и целеустремленно.
Спокойно и сдержанно он заговорил:
— Знаешь, что поднимет мне настроение?
Лизель передернуло.
— Думаешь, я соглашусь — когда ты в таком…
Руди она, казалось, разочаровала:
— Да нет, не то. — Он вздохнул и подошел ближе. — Кое-что другое. — Секунду подумав, он приподнял голову, чуть-чуть. — Глянь на меня. Весь измазанный. Воняю коровьим навозом или собачьим дерьмом, с какой стороны ни погляди, и, как всегда, подыхаю с голоду. — Он помолчал. — Мне надо отыграться, Лизель. Честно.
Лизель понимала.
Она подошла бы к нему ближе, если б не вонь.
Кража.
Им надо что-нибудь украсть.
Нет.
Им надо украсть что-нибудь, украденное у них. И неважно что. Лишь бы поскорее.
— В этот раз — только мы с тобой, — предложил Руди. — Без всяких хеммелей, без всяких шмайклей. Только ты и я.
Лизель не могла с собой совладать.
У нее зачесались руки, рванулся пульс, а губы растянулись в улыбке — и все одновременно.
— Заманчиво.
— Ну и договорились. — И, как ни старался, Руди не смог спрятать навозной усмешки, что расцвела на его лице. — Завтра?
Лизель кивнула.
— Завтра.
План был идеальный за исключением одного:
Они не представляли, за что взяться.
Фрукты отошли. На лук и картошку Руди сморщил нос, а второй заход на Отто Штурма и его груженный деревенской снедью велик они отвергли сразу. Один раз вышло гнусно. Второй был бы полным скотством.
— Ну и куда мы, к черту, премся? — спросил Руди.
— Почем я знаю? Ты придумал, разве нет?
— Это не значит, что и тебе не надо чуточку подумать. Я не могу думать обо всем.
— Да ты вообще ни о чем не…
Они спорили на ходу, шагая по городу. Выйдя на окраину, завидели первые сады: деревья в них стояли изнуренными статуями. Ветки серые, и, поднимая головы, дети видели только шершавые сучья и пустое небо.
Руди сплюнул.
Они повернули обратно в Молькинг, перебирая возможности.
— А как насчет фрау Диллер?
— А что насчет нее?
— Может, если мы скажем «хайль Гитлер», у нас получится что-нибудь спереть?
Час или около того они бродили по Мюнхен-штрассе — и вот дневной свет дополз до конца, а они уже почти сдались.
— Беспользуха, — сказал Руди, — а я хочу жрать даже сильнее, чем всегда. Господи, да я с голоду подыхаю. — Он прошел еще десяток шагов, потом остановился и оглянулся. — Что с тобой? — спросил он, потому что Лизель замерла, а к ее лицу пристал момент озарения.
И как это она не подумала о них раньше?
— Ну что? — Руди уже терял терпение. — Что там, свинюха?
В тот момент Лизель принимала решение. Сможет ли она и впрямь выполнить то, о чем думает? Да и можно ли так мстить человеку? Можно ли кого-нибудь настолько презирать?
Лизель повернулась и зашагала в другую сторону. Когда Руди догнал ее, Лизель чуть притормозила в тщетной надежде на какое-нибудь прояснение. В конце концов, она уже виновата. Ее вина еще не подсохла. Семя уже разворачивалось в цветок с темными лепестками. Лизель взвешивала, сможет ли довести дело до конца. На перекрестке она остановилась.
— Я знаю место.
Они пересекли реку и поднялись по склону.
На Гранде-штрассе двери сияли лоском, а черепица крыш лежала фальшивыми локонами, приглаженными идеально. Стены и окна вылизаны, а трубы, казалось, вот-вот начнут выпускать колечки дыма.
80 
