Особенно,... 
59 
– Сломал, – подтвердил Ификл. – Я сам видел.
– Не помню, – в очередной раз пробормотал Алкид, выбрался из пещеры и попытался сломать орех, упершись в него коленом и изо всех сил дергая ствол обеими руками.
Разумеется, дерево и не думало ломаться.
– Врете, – уверенно заявил Алкид. – Все врете: и Пустышка, и ты, Ификл, и этот… лошадядя.
Тут он с удивлением огляделся по сторонам и без всякого перехода добавил:
– Где это мы? Ой, я раньше спросить хотел… и заснул.
– У меня. На Пелионе, – подал голос молчавший до того Хирон.
– На Пелионе? – глаза мальчишки округлились. – А ты чего тогда – мудрый кентавр Хирон?! Мы ж у тебя на спине катались…
– Насчет «мудрого» не знаю, – улыбнулся кентавр, – но зовут меня Хироном.
– А… как мы сюда попали? Это же от Фив…
– Пустышка притащил, – проворчал Ификл.
– Ничего не помню! – искренне огорчился Алкид. – А как он нас сюда тащил? За шиворот, что ли? Мы что, месяц шли?!
– Какой там месяц, – вздохнул Ификл. – За пояс, говорит, держись… три шага сделали – и тут.
– Ну да! Пустышка, как это у тебя получилось? И с яблоком…
– Да вы хоть знаете, кто он такой, ваш приятель? – вмешался Хирон, напуская на себя притворную строгость.
– Знаем! – хором ответили близнецы. – Пустышка! Врун и…
– И предатель, – не удержался Ификл, но в голосе его уже не было прежней злости.
– Правильно. А еще он бог, – негромко, но так, что все разом присмирели и замолчали, бросил кентавр. – Бог Гермес, один из Семьи… э-э… из Олимпийцев. Между прочим, парни, ваш родственник. Как и я. Дальний, правда.
– У нас в роду Пустышек не было! – запальчиво выкрикнул Алкид, еще не успевший до конца осмыслить то, что сообщил Хирон.
– И лошадей тоже, – тихо добавил Ификл.
– А прадед ваш, герои, кто был?
– Персей! – гордо ответили братья в один голос.
– А отцом Персея кто был?
– Зевс-Громовержец, – тоном тише произнесли близнецы. – Кронид.
– Так ведь и я Кронид! И Зевс – мой сводный брат, а заодно отец вот этого… – Хирон указал на приосанившегося Гермия («Вот этого?!» – недоверчиво ахнул Ификл, Алкид же просто показал Пустышке язык). – Так что независимо от того, герои, кого вы считаете своим отцом…
– Наш папа – Амфитрион!
– Хорошо, Амфитрион, я же не спорю, – еле заметно усмехнулся кентавр. – Но в любом случае мы родственники. Хотите вы этого или нет.
Близнецы переглянулись.
– Ну ты – еще ладно, – милостиво разрешил Алкид Хирону считаться их родственником. – А вот этот…
– Нет у нас таких родственников, чтобы маленьких обижали! – базапелляционно закончил за брата Ификл. – Да и вообще – какой из него Гермес?! Грязнуля и прохиндей! И этот… как его? Ну, этот…
Гермий чуть не подпрыгнул, когда Ификл вспомнил наконец нужное слово – которое однажды подслушал у выпившего Автолика и потом повторил при маме, за что был нещадно порот Амфитрионом.
– Лукавый, покажи им, – еле сдержавшись, чтоб не рассмеяться, Хирон впервые назвал Гермия Лукавым.
И уставившиеся во все глаза на Пустышку близнецы увидели.
Они увидели, как сами собой исчезают грязные пятна с некогда нарядного хитона Гермия-Пустышки, как измятая ткань высыхает и разглаживается, быстро приобретая первозданный вид; а дырок теперь не нашел бы в ней и самый дотошный свидетель.
Они увидели, как неизменные, не знающие сносу Таларии[30] сами обуваются на Пустышкины ноги, трепеща призрачными крылышками, сливающимися в туманные полукружья; увидели, как их приятель-неприятель, смеясь, взлетает на локоть над полом и, вольно взмахнув руками, покидает пещеру. Снаружи Гермий проделал в воздухе несколько замысловатых фигур, и, когда он опустился, в руке Лукавого шипели две змеи, обвивающие невесть откуда взявшийся жезл-кадуцей – всем известный атрибут бога Гермеса, покровителя атлетов, путников, торговцев и воров.
Гермий рассеянно щелкнул змей по носу – и те исчезли вместе с жезлом.
– Достаточно? – осведомился Лукавый, подмигивая кентавру. – Или еще полетать?
– Ну вот, а мы еще жертвы тебе приносили, – непонятно почему обиделся Ификл.
– А он маленьких обижает! – добавил Алкид.
Тут ему в голову пришла какая-то мысль, и глаза мальчишки подозрительно заблестели.
– Вот вернемся домой – я твой жертвенник поломаю! – пообещал он опешившему Гермию. – Или лучше…
– Лучше навоза на него насыплем! – подхватил Ификл. – И подожжем… Пусть ест!
59 
