Особенно,... 
66 
— Ты уверена, что тебе это надо? — спрашиваю.
— Мы уже говорили об этом, — отвечает она.
— Я, пожалуй, передумал.
— Мы уже пришли. Мы заходим. Я захожу. Я следую за ней к двери.
— Если он к тебе только прикоснется, я кишки из него выпущу. — Я снимаю куртку с талии и накидываю на плечи.
— Что ты сделаешь? — спрашивает она, звоня в дверь.
— Не знаю.
Я разглаживаю куртку. На случай, если не смогу решить вопрос, я захватил кокса, но ей об этом не сказал. Интересно, будут ли здесь девушки.
— Ты ревнуешь меня к моему преподавателю поэзии, — говорит она. — Поверить не могу.
— А мне не верится, что он тебя практически насилует на этих гребаных семинарах, — громко шепчу я ей. — И ты прешься от этого, — добавляю.
— Бог ты мой, Шон, ему же почти семьдесят, — говорит она. — Да ты и не был ни на одном, откуда же ты знаешь, черт возьми?
— Ну и что? Мне наплевать, сколько ему лет, он не перестал этим заниматься. Ты же мне сама сказала.
Раздаются шаги, Витгорио шаркает к двери.
— Он многому меня научил, и я перед ним в долгу — я не могла не прийти. — Она смотрит на мои часы, подняв, а затем опустив мое запястье. — Опоздали. В любом случае он уезжает и тебе не придется это выносить.
Это конец наших отношений. Я знал, что они подходят к концу. Она уже начинала мне надоедать. И возможно, эта вечеринка — хороший предлог все закончить и перевести стрелки на кого-то другого. Мне наплевать. Рок-н-ролл. Я смотрю на нее в последний раз за несколько секунд до того, как открывается дверь, и тщетно пытаюсь припомнить, почему мы вообще сошлись.
Дверь открывается, и Витгорио — в мешковатых вельветовых штанах и старом свитере «Л. Л. Бин», с тонкими седыми волосами, длинными и нерасчесанными, — приветственно подняв руки, произносит:
— Лорен, Лорен… ох, какая приятная, приятная неожиданность…
Его мягкий голос воодушевленно взлетает вверх. И это Витгорио? Чувак, который подкатывается к Лорен? Когда она заходит, он обнимает ее, а она глядит на меня и закатывает глаза над старческим сутулым плечом Витгорио. Я отмечаю это, но погоды оно уже не делает. «Почему бы ей попросту не трахнуть его?» — думаю я.
— …приятная, приятная неожиданность…
— Я думал, нас приглашали, — сказал я раздраженно.
— Ох, приглашали, приглашали, — говорит Витгорио, глядя на Лорен, как будто она это сказала. — Но это такая приятная… приятная неожиданность…
— Витгорио, вы помните Шона, — говорит она. — Витгорио же вел у тебя один из предметов? — спрашивает она меня.
Я этого чувака ни разу в жизни не видел, только слышал о его развратных похождениях от Лорен, которая говорила об этом запросто, как о шутке. Когда она рассказывала о его поведении, было сложно сказать, хвастается она или же намеренно пытается отбить у меня охоту. Не важно.
— Да, — говорю я, — привет.
— Да, да… Шон, — говорит он, все так же вьглупившись на Лорен.
— Ну-с… — говорю я.
Он тяжело дышит, и я чувствую, как от этого чувака несет алкоголем.
— Да, — рассеянно произносит он, провожая Лорен в гостиную, забыв закрыть за собой входную дверь.
Я закрываю дверь. Иду следом.
Кроме него на так называемой вечеринке еще шестеро. (Я не понимаю, почему до Лорен не доходит, что шесть человек это не «вечеринка», а скорее гребаное «собрание».) И все сидят за столом в гостиной. Какой-то бледный молодчик в комбезе с бензоколонки «Мобил», с бритой башкой и в ленноновских очочках, курит в кресле сигареты «Экспорт А» и презрительно оглядывает нас, когда мы заходим. Пара из Сан-Франциско — Трэв и его роскошная жена Мона, которые живут рядом с колледжем, пока Трэв заканчивает свой роман, а Мона ходит на поэтический семинар Витгорио, — сидят на двух стульях рядом с кроватью, где устроились две жуткие редакторши из литературного журнала, который редактирует Витгорио вместе с Мари — пухлой тихой тетушкой за сорок, она похожа на итальянскую вдову и, полагаю, заботится о нуждах Витгорио.
Лорен знает одну из редакторш, та недавно опубликовала ее стихотворение в последнем выпуске их журнала. Об этом стихотворении я подумал то же, что и обо всех остальных. Для меня они все были бессмыслицей. Вся эта петрушка про умирающих от грусти девчонок в пустых комнатах, как они думают об ушедших парнях, или мастурбируют, или курят сигареты на влажных от смазки простынях, как жалуются на менструальные схватки. Мне казалось, что Лорен просто писала одно бесконечное стихотворение, и однажды ночью после секса я сказал ей начистоту, что ни одно из них (нет, «ни одно из них» — этого я не говорил) — что многие из них для меня просто не имеют смысла. Она лишь повторила: «Не имеют смысла» — и снова легла, а когда я потом хотел ее поцеловать, ее рот и объятия казались холодными, безразличными, одеревеневшими.
66 
