119 
Катон, который сидел откинувшись назад, напряженный и равнодушный, сейчас, когда их руки, верней, лишь волоски на руках соприкасались, почувствовал что-то вроде неясного желания, словно его тело тщетно пыталось отвлечь его от страхов или будто бы даже не понимало того, что его ждет.
Джо медленно, неловко потерся рукой о руку Катона, как ластятся животные, потом схватил его ладонь.
— Джо, дорогой, выведи нас отсюда.
— Не надо было вам делать этого, Катон. Не надо было уходить из священников, это был конец. Вы бросили меня одного. Перестали пытаться спасти меня. Неудивительно, что я отчаялся. Неудивительно, что почувствовал себя одиноким. Когда сами же говорили мне, что Бога нет. Я бы уехал с вами, останься вы священником, если б велели ехать с вами, сделал бы что угодно. Вы не понимали своей власти надо мной. Упустили возможность. Я любил вас и сейчас люблю, но теперь это бесполезно. Вы теперь ничто. Мне жаль вас. Мне отвратительно видеть вас здесь, отвратительно видеть, как вы наложили в штаны от страха.
— Я здесь благодаря тебе.
— Нет, это судьба. Если бы только вы были другой, вы, но другой — вы единственный настоящий человек, который у меня был, — отец, обнимите меня.
Джо неожиданно вытянулся рядом и уткнулся лицом в плечо Катона. Катон обнял его. Джо содрогался всем телом, стискивал зубами рубашку Катона. Катон чувствовал, как влажны мальчишеские губы, возможно от слез.
— Мой дорогой… — проговорил он.
Обезумевая от страха, нежности и желания, он положил руку на спутанные волосы Джо и стал баюкать его голову, горячую и содрогающуюся под ладонью.
Джо резко отшатнулся, вскочил и заправил рубашку. Надел очки.
— Не трогайте меня. Несчастный проклятый гей, вот кто вы такой. Вся ваша религия всегда была такая. Прикрытие для геев.
— Джо…
— Я пришел сказать кое-что, Катон.
— Что?
Катон медленно сел и опустил босые ноги на пол.
— Придется написать еще письмо.
— Нет.
— Не будьте идиотом. Еще как напишете. Вы же не хотите, чтобы вас покалечили.
— Одно письмо я написал, хватит. Сам пиши свое письмо.
— Вы напишете. Они хотят, чтобы остальные деньги принесла ваша сестра.
— Моя сестра? Никогда, нет, нет…
— Ваша высокомерная сестренка. Которая, как вы считаете, слишком хороша для меня. Придется ей прийти. А вы должны написать и сказать, чтобы она пришла. Ясно, Катон?
— Нет, — ответил Катон. Гнев сковал его язык, и он едва смог выговорить, словно рот был забит тряпьем: — Нет. Оставь мою сестру в покое, оставь мою сестру в покое, не втягивай ее в это дело…
— Что, слишком благородная для меня, твоя чертова драгоценная сестренка, да?
— Нет, нет, о-о-о… — взвыл Катон.
Потом взвыл снова, получив сильный удар по голове. Упал на кровать. Свет погас.
―
Дорогой Генри, они требуют, чтобы им быстро принесли остальное, но не приходи сам, это предстоит сделать Колетте. Никто не должен знать об этом. Скажи ей, чтобы пришла на то же место. Там кто-нибудь будет в час ночи в следующие три дня. Сам держись оттуда подальше и не проговорись никому, если дорожишь жизнью. Не обращайся в полицию, не то конец. Должна прийти Колетта. Иначе они начнут присылать меня по частям. Верь мне,
Катон
— Что случилось?
— Ты роняешь пепел на простыни.
— Что случилось, что случилось?
— Ничего не случилось.
— Ты о чем-то задумался.
— Может же человек задуматься.
— О чем?
— Ни о чем, ни о чем, ни о чем.
— Я такая несчастная, никто мне ничего не говорит. Ты не останешься со мной сегодня ночью, и мне опять будут сниться кошмары.
— Здесь я не могу оставаться у тебя, нельзя, все так ужасно.
— Не было бы ужасно, если бы мы жили здесь.
— Нет, здесь мы жить не будем. Может, и вообще нигде.
— Что ты хочешь этим сказать? Собираешься бросить меня? Что ты имеешь в виду?
— Да нет, конечно, не собираюсь я тебя бросать. Но некоторые супружеские пары всю жизнь живут на чемоданах. И мы принадлежим к таким. Просто мы такие, перекати-поле.
— Ты меня любишь, любишь? Ты будешь заботиться обо мне, будешь?
— Да, да, да, но, ради бога, прекрати скулить и хандрить. Врач сказал, что ты совершенно здорова.
— Как же, здорова! Ты не знаешь, каково это, когда в душе творится такое. Ты не понимаешь, твоя мать не понимает, вы здоровые люди. Если б мы только могли остаться здесь, в этом доме навсегда, мне здесь спокойно, он такой большой и настоящий, не хочу возвращаться в Лондон, та квартира похожа на склеп, я сойду там с ума, как я хочу остаться здесь! Ты не знаешь, каково мне, не знаешь, каково это, чувствовать себя раздавленной, уничтоженной…
119 
