90 
— Красивый кувшин, только треснутый.
Адам немедленно встал на сторону кувшина.
— Ему нужно, чтобы о нем заботились, любили его, мы будем его любить и заботиться, возьмем его домой, вымоем, вытрем и найдем ему место.
Адам столь решительно одушевлял окружающее, что Габриель иногда дико тревожилась. Адам как будто нарочно играл на ее истерзанной чувствительности.
— Этот кувшин как будто говорит про себя: «Вот если бы эта добрая женщина меня купила».
— Не говори глупостей, кувшин треснутый, зачем он нужен, — сказала тогда Габриель и потащила сына дальше.
А теперь ей стало ясно, что важней всего на свете — вернуться в лавку и купить этот кувшин. Она пойдет завтра утром, спозаранку. Но страшно подумать, вдруг кувшин уже купили! У нее навернулись слезы на глаза. Все эти вещи каким-то образом символизировали смерть. Адаму иногда снились такие ужасные сны. Габриель старалась уговорить его рассказывать свои сны. Она однажды была на лекции Айвора Сефтона в Эннистон-холле. Психиатр говорил, что дети должны рассказывать свои сны, соединяя их символическую ткань с событиями реальной жизни. Но сны Адама пугали и его самого, и Габриель, и, конечно, после пересказа снов он уже не мог их забыть. Адаму так часто снились утопающие. Я просто глупая, подумала Габриель, а Брайан меня ругает, что Стелла ушла, как будто это моя оплошность, можно подумать, я открыла дверь и выпустила Стеллу на улицу! Я не могла ее утешить — она такая молчаливая, жесткая, всезнающая. Моя полная противоположность. Но я не справилась, мне надо было за ней лучше смотреть; а где она теперь, вдруг покончила с собой? Может, она с Джорджем? Брайан звонил и заходил, но там никого не было. Габриель представила себе, как Стелла утешает Джорджа, прощает его, держит в спасительных объятиях, и при этой мысли ощутила лишь боль, зная, что эта боль греховна. Ее чувства к Джорджу были частью ее глупости, идиотской слабой чувствительности, которая заставляла ее поощрять Адамово дурацкое, мягкое, впитывающее окружающее, как губка, отношение к миру и в то же время страдать из-за него. Брайан считал, что она растит Адама мечтательным слабаком. Но всему виной была жалость ко всему сущему. Ее чувство к Джорджу было сродни этому, ей было его очень-очень жалко, ее обуревало желание им владеть и защищать его, сильнейшая любовь-жалость, собственническое чувство, что-то вроде отчаянной привязанности, порожденной жалостью. «Это такое интимное чувство, — подумала она. — Но ведь вся моя любовь интимна, словно ее нужно хранить в тайне».
Адам ощущал слегка шевелящийся, излучающий тепло шар у себя под боком — это Зед свернулся в кармане куртки. Зеда не пускали в Институт, но на собрание Друзей ему было можно. Почему бы собакам не приходить, ведь и в них проникают волны и частицы Внутреннего Света? Кроме того, были прецеденты. Собачка-корги, принадлежавшая матери миссис Боукок, ходила на службы многие годы. Изящная головка Зеда с выпуклым черно-белым лбом поднялась из кармана. Зед некоторое время оглядывался, смотря кругом бодрым критическим взором, а затем сосредоточился на Робине Осморе, воззрившись на этого юриста с выражением изумления и веселого любопытства. Осмор почувствовал, что на него смотрят, ему стало не по себе, он забеспокоился, заерзал, начал озираться, потом посмотрел назад и заметил зверька, который все еще созерцал его умным веселым взглядом, придающим песику вид умного судьи, странного маленького духа, который на самом деле вовсе не собака. Адам кончиками пальцев коснулся шелковой бахромы длинного Зедова уха. Он думал о Руфусе. Когда он думал о Руфусе, в мире словно появлялась грозовая расселина, где угрожающе клубились какие-то черно-красные вспышки. Адам инстинктивно знал, что эти мысли опасны, а может, и греховны. Он никогда не рассказывал матери свои причудливые и страшноватые сны про Руфуса и Зеда. Иногда во сне он сам был Руфусом. Адам никогда не упоминал о кузене, и родители думали — он вообще забыл, что Руфус жил на свете. Иногда Адаму казалось, что это он — сын Джорджа и его подменили на Руфуса еще в колыбельке. Они были почти точно одного возраста. Своей смертью Руфус словно наложил на Адама какие-то обязательства. Адам должен был вырасти за Руфуса, нося его с собой как невидимого близнеца. Да, подумал он, я расту за Руфуса, в каком-то смысле я и есть Руфус. И эта мысль привела его обратно к Джорджу. Адам вспомнил, как Джордж подмигнул ему и как посмотрел на него тогда, в день их встречи в Институте, когда Адам присел среди растений в горшках.
90 
