91 
* * *
В пятницу утром они приготовили еду для пикника и отправились на море.
Не на Средиземное. Средиземное, буквально — середина мира, а метафорически (согласно одному знаменитому роману) еще и его пипка, — Средиземное уже попыталось произвести на Кита Ниринга впечатление, но безуспешно. Да, на это много времени не уйдет: итальянское Средиземное. Дощатые настилы, душевые на улице, ведра для ног, шезлонги, зонтики, усталые маленькие волны — и итальянцы, наполовину веселые, наполовину возмущенные, аккуратно соблюдающие дистанцию между собой и солнцем, и песком, и соленой водой (как они корчились и извивались под душем). На всех, думалось Киту, как будто слишком много одежды. Только Глория, выйдя на крыльцо переодевалки в своих линолеумовых лепестках, выглядела среди всего этого естественно.
Итак, в пятницу после завтрака они предприняли более длинное путешествие на восток — к Адриатике.
Кит правил старым «фиатом». Там был один он и три девушки. Лили сказала:
— Ты побыстрей ехать не можешь?
— Рытвины, — ответил он. — И сумасшедшие итальянцы повсюду.
— Все утро машин почти не видно. Глядите. У него костяшки побелели. Такими темпами мы туда вообще никогда не доберемся.
Когда они спустились по последнему из склонов, накрытые внезапным облаком, Кит почувствовал, что едет по ровной земле — и что море резко поднимается, вырастает, как темная скала… Они нашли место, которое знала Шехерезада. Пустынный берег, нависающая мягкость воздуха, оседающая мягкость песка. Один за другим вступили они в сверкание морских вод похолоднее.
— Давайте не будем просто плескаться в волнах, — сказала Шехерезада. — Пошли, все пойдемте — что, слабо? Пошли. Туда, далеко.
И они пошли; они пошли туда — далеко-далеко… Они снялись с якоря и поплыли, поплыли, четыре доверчивые амфибии, направляющиеся к далеким системам — облакам, что жили там, где небо встречалось с морем. Кит плыл рядом с Лили. Он старался обращать как можно меньше внимания на всех этих акул, барракуд, гигантских осьминогов, на рыбу-меч, крокодилов, морских чудищ и так далее, что крутились прямо под ним; эти существа, вскорости представилось ему, играли в «кто последний, выходи» с четырьмя парами ног — их ног, поджаренных, сочных. Но скоро ужас сделался абстрактным и утих от веселости: сам вес воды, его поддерживающей, безумное расстояние до косы, горизонт, острый и прямой, как бритва, и все-таки пытающийся передать некое жуткое сообщение о кривизне земли.
Казалось, они доплывут до Албании и ее золотых песков. Но Шехерезада повернула назад, за ней Лили, за ней Кит; а когда он наконец вытащил свой огромный вес из воды (казалось, будто ты шагнул вниз с трамплина), Глория по-прежнему была там, далеко-далеко, черная точка в зеленоватой голубизне.
— Она повернула, — сказала Шехерезада. — По-моему, она повернула.
Кит сел на камни, и с недоверием вновь пристегнул свои часы-кандалы (был еще только полдень), и выкурил «Диск бле», весьма усиленную солью и озоном… Его мать Тина — она обычно заплывала туда — далеко-далеко. Каждый погожий летний день она брала детей на пляж; в какой-то момент она поднималась со своего полотенца и шла туда, далеко-далеко. Кит всегда наблюдал — с восхищением, не с беспокойством — за ее самодостаточным брассом, смотрел, как она уходила за корпус стоящего на якоре судна и исчезала из виду там, чуть пониже края света. Николасу было семь, а Киту четыре, а их спящей сестре, которую они должны были охранять, было месяцев, наверное, одиннадцать. Вайолет, которую они должны были охранять, пока их мать уходила — туда, далеко-далеко. А Тине тогда было всего двадцать пять. Двадцать пять лет от роду…
Глория вышла, бредя по мелководью, под рассеянные аплодисменты. Спустя пять минут Шехерезада праздно подошла к камням (Лили лежала на животе, головой в другую сторону) и ровно произнесла:
— Спальня за апартаментами. Там есть выход на северную лестницу… На самый крайний случай.
Он кивнул.
— Это будет выглядеть не очень хорошо, но можно сказать, что мы ходили на северную террасу смотреть на звезды.
Она отошла, опять странным шагом, напоминающим о левитации, лопатки подняты, пятки на песке вперемешку с галькой…
Далеко ли до горизонта? Кит полагал, что оно должно быть константой, это расстояние, одинаковое для каждого наблюдателя на каждом ровном берегу — точка искривления. Это и было самое ужасное. Если дойти до него, если пересечь его и взглянуть назад, то, как говорили моряки, твоя точка отплытия пойдет ко дну — ко дну пойдет земля, ко дну пойдет Италия, и замок, и спальня за апартаментами.
91 
