Особенно,... 
47 
— И ты не понимаешь, как мы можем вступить с ними в бой?
— Не понимаю. И не только я один. — Снова на лице Эркюля появился хорошо знакомый ей румянец. — В конце концов, бывало, я вел в бой, отряд, когда приходилось семеро на одного, иногда мне везло и случалось выбраться из самого пекла живым и невредимым. Мы должны их победить. Но… в этом, я думаю, нам поможет только чудо, одно из тех, что творят святые.
— Ты мой старый друг, и ты, как никто другой, знаешь, что я не святая, — сказала Адриана. — Но я обладаю силой. И эту битву выиграют не армии. Здесь нужны не военная стратегия и тактика. Я призываю вас всех сплотиться вокруг меня, хранить меня, хотя я и не могу обещать вам победу. — «Мне нужны силы, чтобы убедить моего сына, что я его мать, мне нужно, чтобы он вспомнил меня», — закончила про себя Адриана.
Эркюль пожал плечами и потер кончик своего внушительного носа.
— Мы сделаем все, что от нас требуется. Я простой человек, и последние события сильно сбивают меня с толку, но я понимаю, что эту битву нам нельзя проиграть. И не потому, что я хочу дать возможность моим детям вырасти, и не потому, что хочу быть счастливым завтра. — Плечи его поникли. — Тяжесть войны ломает мне хребет, и не только мне. Но каково должно быть тебе, принявшей на себя всю тяжесть этого немыслимого противостояния.
— В этом-то вся и проблема, — подхватила Адриана. — Мы — ты, я и Вероника — раньше всегда делили все тяготы поровну, а в последнее время каждый играет сам за себя, и оттого стало еще тяжелее.
— Я взвалю на себя все, что ты скажешь, — сказал Эркюль.
Мгновение она смотрела на него, а затем потянулась и поцеловала его в перебитый нос, как делала когда-то, очень давно, когда они только познакомились. По его ответной улыбке она поняла, что и он все вспомнил.
— Ты проводишь меня к моим студентам? — спросила Адриана. — Хочу с ними поговорить.
— Конечно, мадемуазель, с удовольствием.
11
Вниз по течению
Оглторп, едва сдерживая подступившие слезы, смотрел, как пламя охватывает дом.
— Зачем было поджигать? — тихо спросил Парментер, на его простом, грубом лице играли красные отблески пламени. — Пушки портить, колодцы отравлять — это понятно. Но дом-то, зачем палить?
— Ничего нашего им не достанется, — ответил Оглторп. — Ничего. Если, в конце концов, мы проиграем эту войну и Азилия превратится в прах, то наши враги не будут сидеть в доме, построенном моими руками.
— А что с советом?
— Да, сейчас иду, но вначале нужно было сделать это.
— Показать пример?
— Да.
«И сделать меня совершенно свободным», — закончил про себя Оглторп.
Вытравить идею освободить Азилию — нельзя… Это невозможно сделать. Однажды он построил дом, значит, он сможет построить новый. Но сейчас ему нужно выиграть великую войну, и шансы выиграть у него скудные. Привязанность к маркграфству будет только мешать.
* * *
Зал заседаний в форте Монтгомери был построен три года назад, старый сгорел, пожар тогда чуть не перекинулся на другие здания, он угрожал охватить весь город. Оглторп никогда не забудет ту ночь: перепачканные сажей лица, длинные вереницы мужчин и женщин, передающих друг другу ведра с водой. А затем новое строительство и торжественное открытие. В Азилии часто устраивались праздники.
Присутствовавших на совете было мало, многие умерли, а выбирать новых членов совета времени не было. Оглторп поднялся и откашлялся. Но прежде чем он успел произнести первое слово, встал Роберт Тафт.
— Что вы хотите сказать, мистер Тафт?
— Лишь то, маркграф, что мы очень рады вас видеть. Мы тут было упали духом, а с вашим возвращением приободрились. Думаю, со мной все согласятся, если я скажу, что вы можете на нас рассчитывать.
— Напрасно вы так думаете, мистер Тафт! — выкрикнул какой-то мужчина с красным лицом и в грязном напудренном парике. — Мы за эту войну не голосовали! Мы должны быть с претендентом, а не воевать с ним. Он наш король, помазанный Богом, а все наши беды и несчастья вот из-за этого человека. — Он показал пальцем на Оглторпа.
Оглторп вздохнул, распрямил плечи и потер руки, затем снял шляпу и положил ее на стол, обвел взглядом собравшихся людей. Раньше все эти люди доверяли ему.
— Кто еще придерживается такого же мнения, что и мистер Прескотт? Кто еще считает, что я втянул вас в несправедливую войну?
47 
