32 
Кен внезапно остановился. Да что такое с ним происходит? Стоит ли спрашивать? — насмешливо одернул он себя. Я влюблен. Это любовь. Он превратился в человека, которого трудно было узнать. Человека, мыслящего и действующего нерационально, человека, движимого эмоциями, человека, который прямо сейчас… Он замер, услышав какой-то звук наверху, а затем, подбежав к двери, открыл ее как раз вовремя, чтобы снова услышать его — тонкий высокий звук женского горя.
Перепрыгивая через две ступеньки, Кен взлетел по лестнице, распахнул дверь и устремился к Грейс, лежащей посредине его кровати.
Она не спала — в темноте он видел, как блестят ее глаза. Но женщина лежала тихо и неподвижно, словно не смела ни дышать, ни шевелиться.
— Грейс, что случилось? — спросил он.
Ее словно окатило теплой волной облегчения, когда она услышала и узнала голос Кена. Ей снился сон о Грегори Купере. Кошмарный сон, исполненный безотчетного ужаса. Она проснулась от собственного приглушенного крика и, когда Кен распахнул дверь, на какое-то мгновение решила, что это Грегори. Но теперь его голос без остатка развеял ночной кошмар и приободрил ее.
Испытывая слишком большое облегчение, чтобы думать о чем-то другом, кроме того, что Кен спас ее от безграничного ужаса, она повернулась к нему и сказала:
— Я видела жуткий сон… о Грегори Купере…
Одного звука этого имени было достаточно, чтобы она снова задрожала. Тем не менее Грейс предприняла попытку сесть, чтобы было удобнее говорить с Кеном, который теперь склонился над ней. В падающем из окна свете летней луны она видела, с какой тревожной заботой смотрят на нее темные глаза Кена.
— Простите, что побеспокоила вас… — начала оправдываться она, но запнулась, заметив, что он полностью одет.
Неужели диван в гостиной настолько неудобен, что Кен даже не попытался заснуть на нем? Или то, что он так и не снял одежду, связано с ее пребыванием в его доме? Может, он боялся, что она попытается соблазнить его во второй раз?
— В чем дело? Что-то не так? Скорость, с которой он уловил перемену в выражении ее лица, застала Грейс врасплох. А чувство самосохранения, которому сегодня пришлось немало потрудиться, покинуло Грейс уже давно.
— Вы все еще одеты, — тихо сказала она. — Вы не ложились. Если это из-за того…
Но Кен прервал ее прежде, чем она успела высказать свои опасения.
— Это из-за того, что единственная постель, в которой мне хотелось бы сейчас оказаться, уже занята, и мне нет в нее доступа, — хрипловато произнес он. — Если, конечно, вы не передумаете и не разделите ее со мной…
Кен понимал, что делает именно то, что не позволял себе делать ни в каких обстоятельствах: ведет себя словно хищник, пользуясь как беззащитностью Грейс, так и ее зависимостью от него. Но остановиться он уже не мог. Одного только вида Грейс, которая сидела в его постели, обхватив тонкими руками подтянутые к подбородку колени, и неуверенно смотрела на него огромными глазами, было достаточно, чтобы понять: он готов вечность гореть в аду, лишь бы иметь возможность обнимать ее, Прикасаться к ней, целовать ее и ласкать.
Он одет вовсе не потому, что не хочет ее или боится, что она поставит их обоих в неловкое положение, набросившись на него, догадалась Грейс. И почувствовала, как вся задрожала от охватившего его дикого возбуждения.
Кен простонал ее имя, не в силах больше сдерживать свое неукротимое влечение. Склонившись, он заключил Грейс в объятия, и его губы со страстной настойчивостью приникли к ее рту.
Грейс понимала, что нужно остановить его, потребовать, чтобы он ее отпустил. Но почему-то вместо этого все более и более бесстыдно льнула к нему… Она нетерпеливо раскрыла губы навстречу вторжению его языка. Ее просто разрывало от жадного, болезненного желания слиться с ним.
Грейс уже почти сумела убедить себя в том, что воспоминания об их первой близости были слишком приукрашенными, что она все преувеличила, романтизировала, превратила в своей голове в некое совершенство, которое могло существовать только в ее фантазии. Теперь же она потрясенно осознала, что воспоминания действительно подвели ее, но вовсе не так, как Грейс предполагала!
Ласки Кена казались не такими чудесными, как она помнила, — они были намного лучше! Гораздо нежнее, головокружительнее…
Так какой же смысл пытаться запретить себе отвечать ему? — спросила себя Грейс и услышала свой сдавленный стон. Прикосновением своих губ он будто вливает в меня живительную субстанцию, словно в бреду подумала она. Кен захватил ладонями ее лицо в добровольный плен и целовал Грейс с такой интимностью, от которой у нее едва не останавливалось сердце.
32 
