Особенно,... 
36 
— Ты должна меня понять. — Его хриплый голос срывался.
— Не хочу ничего больше слышать ни про какую клетку. Мы вместе разломали ее на части!
— Одно время мне тоже так казалось. Но это никому не под силу. Даже тебе. — Он поник головой. — Прости меня, Эви. Постарайся понять.
— Никогда, — вспыхнула она. — У тебя был волшебный дар любви — и ты вышвыриваешь его!
— У меня нет выбора. Я обречен жить в клетке. Но я не хочу запирать в ней и тебя тоже!
— А как же Марк?
— Благодаря тебе, у него теперь большая семья. Они ему помогут вырасти нормальным человеком.
— Но ты сам разве не заслуживаешь лучшего?
Он пожал плечами.
— Для меня уже слишком поздно. Я не способен испытывать эмоции.
— Ерунда! Я-то знаю, что ты меня любишь. Я чувствую это в твоих глазах, в твоем голосе. Когда мы были вместе…
— Это было приятно, — резким тоном перебил он. — Но не более. Просто секс — и никаких сантиментов.
Это было так жестоко… Эви почти лишилась дара речи.
— Удар ниже пояса, — прошептала она.
— Да, тебе давно пора узнать, каков я на самом деле. — Джастин был непреклонен. — Уходи, Эви. Тебе нечего здесь делать.
— Я не верю!
— Чему? Что я собираюсь бросить тебя в тот самый момент, когда делаю.., это?
И внезапно он прижал девушку к себе и начал целовать так яростно, как никогда до сих пор. Эви ответила ему с той же горячностью, отчаянно надеясь растопить его непреклонное сердце. Это был ее последний шанс.
Она была уверена, что одерживает победу — с каждым новым прикосновением, с каждой лаской. Во всем сквозила любовь…
Но когда это закончилось, Эви поняла, что все равно проиграла. И слезы безудержно покатились из глаз.
Эви повторяла себе, что уже много раз переживала нечто подобное. Отношения заканчивались, и она вновь обретала свободу. Ничего нового. Вот только прежде она всегда радовалась, вырываясь на волю, а сейчас чувствовала себя так, словно рухнула в черную бездну.
Она любила Джастина всем сердцем, отдавалась ему со всей страстью. Его любовь стала для нее важнее свободы. Иногда ей удавалось вызывать в себе ненависть к нему, но лишь ненадолго. Все жестокие слова, что он произнес, были ложью: он сделал это лишь ради того, чтобы разорвать их связь. И сделал это ради Эви, чтобы не причинить ей боли в дальнейшем.
Перед уходом девушка вернула Джастину бриллианты его матери.
— Хоуп сказала, это подарок ее невестке, — заявила она. — Я не могу их принять.
Она переписывалась по электронной почте с Марком, стараясь не наговорить лишнего и уклончиво отвечая на просьбы мальчика вернуться. Он иногда передавал ей короткие сухие приветы от отца, но это ровным счетом ничего не значило.
Хоуп она тоже написала, чтобы поблагодарить за радушие, и получила в ответ гневное письмо:
Вы оба просто сошли с ума. Мне не нужны бриллианты. Мне нужна невестка, которую я успела полюбить. Мне нужна свадьба и еще внуки (хотя не обязательно именно в таком порядке, я не ханжа). Я сохраню драгоценности у себя, пока вы оба наконец не одумаетесь.
В этом была вся Хоуп: страстная, искренняя и уверенная, что весь мир должен склониться перед ее волей.
К концу осени сильно похолодало, а потом Марк написал, что они уезжают в Неаполь на Рождество. Саму Эви приглашала на праздники Дебра. Но проводить время с подругой и ее мужем показалось девушке невыносимым, так что она с головой ушла в работу. Это вообще единственное, что спасало ее за последние полгода.
Когда однажды в феврале раздался звонок в дверь, Эви удивилась: она не ждала гостей. На пороге оказался Марк, и сперва ее сердце пропустило удар. Она невольно заглянула мальчику за плечо, ожидая увидеть Джастина. Однако подросток пришел один.
Она пригласила его на кухню и налила чаю.
— Откуда у тебя мой адрес?
— Вы писали его на конверте, когда возвращали мне дискету.
— Но это же было сто лет назад! Ты такой же предусмотрительный, как твой отец.
Было неожиданно приятно заговорить сейчас о Джастине — хотя бы так.
Мальчик принялся рассказывать, как провел Рождество. По его словам, в Неаполе было все так же чудесно, но очень не хватало Эви.
— Я надеялся, что вы приедете.
— Марк, милый, это невозможно. Мы с твоим отцом больше не вместе.
— Но ведь могли бы вы…
— Нет. Ничего не выйдет. Я больше не часть его жизни.
— Зато часть моей. Потому я и пришел: хотел вас позвать на похороны.
36 
