очень нудно 
43 
Успокоившись, она опустилась на каменный пол для последней молитвы. Катрин молилась от всего сердца, вверяя Всевышнему всех тех, кого она любила больше всего на свете. Она поднялась, не решаясь одеться.
Одежда может преградить путь кинжалу. Катрин ограничилась тем, что тщательно причесала свои золотые волосы и написала письмо Готье, чтобы, узнав правду, он понял ее и отказался от безумной мысли следовать за ней после смерти. Затем в своей длинной льняной рубашке она улеглась на кровать, твердой рукой схватила кинжал, поцеловала его рукоятку и, подняв руку, закрыла глаза…
Сильный стук в дверь остановил ее. Послышался радостный голос молодого Шазея:
– Госпожа Катрин! Госпожа Катрин! Просыпайтесь быстрее! К вам кто-то пришел… Откройте, пожалуйста!
Она ответила не сразу, ее рука медленно опустилась. Этим молодым и веселым голосом ее звала сама жизнь, возвещая о чем-то добром. И хотя Катрин не ожидала сейчас ничего хорошего от жизни, она сразу же забыла о своем решении умереть.
Она не хотела умирать, и страстная любовь к жизни позволяла ей до последней секунды надеяться на чудо, на чью-то помощь, к которой она взывала, сама не сознавая этого.
Она хотела ответить, узнать, кто там, но не смогла произнести ни звука. Снова раздался нетерпеливый голос Готье:
– Госпожа Катрин! Госпожа Катрин! Вы что, не слышите? Вы так крепко спите? Я привел к вам друга…
Друга? Откуда мог взяться друг? Ее так притягивало это слово, что она выскочила из кровати, уронив кинжал, подбежала к двери и широко распахнула ее.
– Ну, наконец-то! Взгляните, госпожа Катрин! Я ведь не обманул вас? Я действительно привел вам друга?
Мужчина, черты лица которого невозможно было разглядеть, шагнул из темноты коридора на свет. Замершее было сердце Катрин учащенно забилось – это был Ян ван Эйк.
В едином порыве они бросились друг другу в объятия, по-братски расцеловались. Они не могли сказать друг другу ничего, кроме: «Вы! Это вы!»
Ван Эйк, знаменитый художник, камердинер герцога Филиппа Бургундского, его поверенный в сердечных делах, действительно был одним из самых старых друзей Катрин. Она знала его, еще будучи королевой Брюгге и любовницей Филиппа…
В те времена он написал с нее множество портретов.
Последний портрет он сделал недавно по памяти. Этот эскиз Благовещения прекрасно украсил часовню в Монсальви.
В последний раз они виделись около двух лет назад. Они встретились ночью в грозу по дороге на Компостелло.
Эта встреча не была случайной, так как он приехал тогда с намерением отвезти ее к герцогу Филиппу: герцог не мог забыть прекрасную графиню. Ранним утром Катрин сбежала от своего старого друга, следуя за своим взбалмошным супругом.
Художник, казалось, забыл старые обиды, прижимая к себе молодую женщину, словно отец, встретивший блудного сына.
– Когда я услышал, как этот юноша просил горячего молока для графини де Монсальви, я не мог поверить своим ушам, – воскликнул он, плача и смеясь.
Избыток чувств переполнял этого обычно спокойного и хладнокровного мужчину.
– Видимо, чуду видеть вас я обязан Христу. Что вы делаете в Люксембурге, прекрасная госпожа? Вы стали еще красивее! Дайте-ка я на вас посмотрю!
Он отстранил Катрин на расстояние вытянутой руки, внимательно вглядываясь в ее лицо. Ничто не могло укрыться от его внимательного взгляда. Он заметил следы недавних слез. Нахмурившись, он повторил вопрос:
– Что вы делаете в Люксембурге, который является союзником Бургундии, госпожа де Монсальви?
– Мне надо было встретиться с герцогиней Елизаветой, узнать кое-что и раскрыть ей глаза… – ответила она, пытаясь придать своему голосу игривость, но ее ответ прозвучал фальшиво.
– Вы, наверное, в очередной раз отправились на поиски вашего мужа-дьявола?
– С чего вы это взяли?
– У вас красные глаза. Вы плакали, причем недавно. Раньше вы никогда не плакали. Действительно, сеньор Арно оказал вам великую честь, сделав вас своей супругой!
– Я знаю, что вы не любите его, но не надо приписывать ему все земные грехи. Он не единственный, кто способен заставить меня плакать. К тому же я прекрасно знаю, где он: дома, в Монсальви, я собиралась сегодня ехать к нему…
Она говорила гладко и, как ей казалось, убедительно.
Но в это время Готье, вошедший в комнату следом за художником, заметил на полу кинжал. Под железным подсвечником он увидел адресованное ему письмо, взял его и, прочитав, был так поражен, что, не сдержавшись, гневно воскликнул:
43 
