87 
Виллоу часто задышала, отступила на шаг назад, сделав попытку заглянуть Шеннон в глаза. Но лучше бы ей было не делать этого.
— Как ты себя будешь чувствовать, — продолжала Шеннон, сдерживая дрожь в голосе, — если после того, когда Калеб уедет, ты останешься в доме его сестры и будешь постоянно видеть ее волосы и глаза, которые так похожи на волосы и глаза Калеба… Будешь видеть ее сына, у которого улыбка и ямочки на щеках, как у Калеба… А ты должна жить, понимая, что у тебя никогда не будет ребенка… своего дома… человека, с кем можно пойти по жизни?
— Я не смогла бы этого вынести, — призналась Виллоу. — Любить Калеба и знать, что он не любит меня… Ежедневно сталкиваться с тем, что постоянно напоминает о нем… Нет, я не смогла бы… Это меня убило бы.
— Да, именно так, — прошептала Шеннон, не спуская с нее тревожных глаз, одновременно ласково поглаживая Виллоу по волосам.
— Это ты и сказала Бичу? — спросил Калеб. — Именно поэтому он был не в себе?
Шеннон медленно покачала головой, и копна волос упала ей на плечи.
— Нет, — хрипло сказала она. — Этого я ему не говорила.
— А почему? — не успокоился Калеб.
— Это было бы равносильно тому, что я прошу его остаться… Умоляю его об этом… Нет, этого я не стану делать…
— Слишком гордая? — Голос Калеба был тихим и мягким, но янтарные глаза его смотрели не мигая — так смотрит хищная птица.
Он пока что не получил ответа на все свои вопросы.
— Слишком практичная, — поправила его Шеннон с горестной улыбкой. — Из наблюдений за отношения ми матери и отца я поняла, что не жди добра, если мужчина хочет одного, а женщина другого… Отец ушел от матери, а она прибегла к опию, чтобы побороть душевную боль. Я только сейчас понимаю, почему она пошла на это… Надеюсь, это ей помогло.
— Ты хочешь сказать, что я должен запирать опий? — мгновенно среагировал Калеб.
— Нет.
— Я тоже так думаю. Ты гораздо сильнее своей матери, разве не так?
— Обстоятельства вынудили… Мне в конце концов пришлось ухаживать за ней.
— Так что ты сказала Бичу? — продолжал гнуть свое Калеб.
— Другую часть правды… Сказала, что я не хочу быть кому-либо обязанной за хлеб-соль, как бы добры ко мне люди ни были… Я хочу быть свободной.
— Но ведь ты…
— Женщина, — закончила фразу Шеннон. — Да! Я это заметила.
— Это заметит и всякий, взглянувший на тебя, — возразил Калеб.
— Калеб, честное слово! — предостерегающе воскликнула Виллоу.
— Душа моя, но это правда, и разговоры о свободе и прочем не изменят женской поступи Шеннон.
— Я хожу так не специально, — сказала Шеннон.
— Черт возьми, разве я не понимаю этого! — проговорил Калеб. — А склонности к флирту у тебя не больше, чем у Виллоу. Дело не в этом… Дело просто в том, что мужчины неизбежно заметят, что ты женщина. Наиболее порядочные из них постараются затеять беседу с нанесут визит, принесут конфеты в одной руке и цветы в другой. Если они тебе покажутся неинтересными, они навсегда уедут. Но не все мужчины такие.
— Я знаю об этом лучше, чем многие другие женщины.
— И тем не менее ты настаиваешь на своем возвращении?
— Да. Я отправлюсь завтра.
— Ты не хочешь дождаться Бича, чтобы он проводил тебя? — удивленно спросила Виллоу.
— Почему ты думаешь, что он вернется? — в свою очередь, удивилась Шеннон.
— Он попрощался с тобой? — парировала Виллоу.
— Нет.
— Значит, он вернется.
Шеннон лишь покачала головой, вспоминая в каком гневе и возбуждении пребывал Бич, когда собирался уезжать.
— Рафаэль не такой человек, чтобы уехать, не простившись, какая бы жажда к путешествиям его ни мучила, — убежденно сказала Виллоу. — Он вернется.
— Ты так считаешь? — усомнилась Шеннон. — Некоторые любят золото, другие — море, третьи — страны, в которых еще не побывали. Бича зовет солнечный восход.
— Он обмолвился мне, — сказал Калеб, — что пытается добыть золото из шахты. В твердой породе. Он, похоже, зациклился на этом и наверняка поехал к Рено за советом.
— Для путешествий требуются деньги, — заметила Шеннон. — Вероятно, они нужны ему сейчас. Он отказался принять от меня плату.
— У Бича золота столько, что он не знает, что с ним делать, — снова вклинилась в разговор Виллоу. — У него есть слитки испанского золота. Настолько чистого, что его можно поцарапать ногтем.
87 
