119 
– Терпение, мой друг… Дайте мне еще немного времени.
– Но почему? Вы будете моей, я это чувствую, я в этом уверен. Вы только что дрожали, когда я вас поцеловал. Катрин, мы с вами молоды, у нас горячая кровь… зачем же ждать, зачем терять лучшее время, которое нам дарует жизнь? Скоро я должен буду уехать. Многие мои товарищи вернулись к боям. Я, кажется, один задержался здесь, а англичане по-прежнему оккупируют лучшие земли Мена и Нормандии. Выходите за меня, Катрин…
Она покачала головой.
– Нет, Пьер, не сейчас! Слишком рано…
– Тогда станьте моей, по крайней мере. Я терпеливо буду ждать, когда вы протянете мне руку, потому что вы мне ее обязательно вручите. Вы будете моей женой, и я проведу свои дни в любви к вам. Катрин, не дайте мне уехать, не став моей. Ваш образ, запечатлевшийся во мне, этот образ нашей первой встречи жжет мою душу всякий раз, как я закрываю глаза.
Катрин почувствовала, как кровь прилила к ее лицу. Она тоже помнила о том шумном появлении Пьера в ее комнате, когда она принимала ванну. Он уже видел ее раздетой, и странным образом это обстоятельство сближало ее с ним, ей казалось, что она давно его знает.
Она податливо прижалась к его груди. Он снова целовал ее в губы, и она не сопротивлялась. Одной рукой он притягивал ее к себе, а другой медленно распускал тонкий серебряный шнурок, стягивающий горжетку, расширяя довольно скромное декольте ее платья. Она не противилась и только прислушивалась к его смущению, вызванному загадочными секретами ее нежного тела.
Решительным жестом она сняла горжетку и обнажила плечи. Ее платье держалось теперь на округлой груди, на которую он обратил свои ласки, призывая так давно желаемое тело к радостному общению. Он наклонился и осторожно положил ее на землю, прикрыв своим телом.
Все запахи лета объединились против стыдливости Катрин, и она покорно легла в нежную траву, закрыв глаза и дрожа от прикосновения его губ, покрывавших поцелуями глаза, лицо, грудь. Он торопливо пытался дрожащими неловкими руками развязать широкий пояс платья, но он ему не поддавался. Она тихо засмеялась и приподнялась, чтобы помочь. И вдруг она поперхнулась, и смех перешел в крик ужаса: перед ними стоял высокий человек со шпагой в руке. Она сразу же узнала дьявольские уши и короткую бороду Бернара д'Арманьяка.
– Вставай, Пьер де Брезе, и объяснись со мной!
– В чем? – спросил, поднимаясь, молодой человек. – Катрин, как мне известно, вам не жена и не сестра!
– В посягательстве на честь Арно де Монсальви, моего брата по оружию и друга. В его отсутствие я охраняю его собственность.
– Собственность мертвеца? – с отвращением бросил Брезе. – Катрин свободна, она будет моей женой. Оставьте нас в покое!
Катрин догадалась, как подмывало гасконца сказать всю правду. Испугавшись, она стала упрашивать:
– Бернар, сжальтесь.
Он слегка заколебался и сухо сказал:
– Вы не ведаете, что говорите! Защищайтесь, если не хотите, чтобы я вас считал трусом!
– Бернар, – повторила перепуганная Катрин, – вы не имеете права… Я вам запрещаю…
Она повисла на шее у Пьера, забыв о своей полунаготе, обезумевшая от мысли, что прольется кровь. Но он отстранил ее решительной рукой.
– Оставьте меня, Катрин! Это вас не касается. Меня оскорбили!
– Нет! Я запрещаю вам драться. Бернар не сможет защищаться против вас. Я свободна в своем решении, если мне этого хочется.
– Хотел бы я, чтобы Ла Ир или Сентрайль могли вас видеть полунагую, как потаскуху, висящей на шее у самца, за жизнь которого вы опасаетесь! Любой из них удушил бы вас на месте. Лучше бы вы погибли в горящем Монсальви.
– За это оскорбление, Пардьяк, я убью тебя! – рычал разъярившийся Пьер, подбирая с земли свою шпагу. – Защищайтесь!
Сошлись клинки, и полетели искры. Дрожащая, сгорающая от стыда Катрин отступила под дерево и машинально стала приводить в порядок свой туалет. Она ненавидела себя в этот момент, смущенная мыслью о том, что пришлось увидеть Бернару. Дуэль была жестокой. Силы у мужчин были примерно равны: Пьер де Брезе имел преимущество в росте, но Бернар выигрывал в ловкости. Он нападал со змеиной быстротой. Тяжелая шпага, казалось, была продолжением его руки. Частое дыхание сражавшихся нарушило тишину ночи.
Прислонившись спиной к корявому стволу дерева, Катрин пыталась успокоить неровное биение своего сердца. Если Пьер погибнет, она никогда не простит себе этого, но, если падет Бернар, будет еще хуже, потому что его гибель, как ей казалось, нанесет удар и по Арно де Монсальви. В любом случае при гибели одного из них она будет обесчещена и удалена с королевского двора. И вся тяжесть ее поступка ляжет на плечи ее сына… Будущее Мишеля пострадает из-за поведения его матери.
119 
