Лагерь разбили возле поля медуз — проводник настоял. Сказал, что прямо по пути чует стаю катранов. А те, если медузы рядом, не сунутся.
Макота выслушал доводы Таки, сплюнул в ил, погладил усы и кивнул:
— Лады, отдыхаем.
Машины поставили в круг, атаман приказал выгрузить из фургона десяток арбузов. Мутанты в клетках уже заметно нервничали. Крючок ушел готовить им кашицу, а Туран, оставшись в обществе Таки, улегся на пол клетки, заложил руки за голову, и спросил:
— Почему катраны к медузам не полезут?
Проводник развел руками:
— Катраны не любят медуз. Медузы — катранов.
— Но ты говорил, что и те, и те — пустыня, — напомнил Туран, глядя в темнеющее небо. — Так почему же они друг друга не любят?
— Пустыня сама себя пожирает, — наставительно произнес Така. — Иногда любит себя, иногда себя жрет… Чужак не поймет.
Туран обдумал его слова.
— А по-моему, ты все врешь. Болтаешь только, чтобы им, — он кивнул в сторону машин, — голову заморочить. Просто ты знаешь всякие местные приметы, а они нет.
Людоед невозмутимо слушал, и по смуглому лицу его невозможно было понять, прав Туран или нет. Не добившись ответа, пленник спросил:
— Така, ты был на Корабле? Какой он?
Поигрывая ножом из плавника катрана, проводник ответил:
— Большой. Спи, не мешай Таке думать.
На крышах машин дежурили часовые, остальные бойцы Макоты расположились в центре лагеря, где на камнях поставили миски с едой. Атаман к ним не присоединился — Дерюжка с Лехой втащили на кузов «Панча» кресло, косоглазый принес еще поднос с нарезанным арбузом, атаман уселся, положив рядом длинноствольное ружье, и принялся есть. Макота пребывал в редком для него миролюбивом настроении, благодушно поглядывал на своих людей, плевался арбузными косточками и пыхтел трубкой.
Подошедший Морз кинул Турану между прутьями кусок арбуза и убрел обратно. Туран уже почти заснул, когда услышал возглас Дерюжки. Приподнялся на локтях, сонно щурясь, — все бандиты, кроме Крючка и Кромвеля, стояли, задрав головы, даже Макота поднялся из кресла. Дерюжка взволнованно тыкал рукой вверх и что-то втолковывал Бочке. Туран лег на краю клетки, чтобы закрывающий ее брезент не мешал, прижался щекой к прутьям и взглянул на серое вечернее небо.
В вышине, за редкими облаками, похожими на острова пены, плыл огромный тусклый диск.
— Что это? — тихо спросил Туран у проводника. — Оно светится…
Впервые он видел такое: по нижней части платформы ползли размытые сине-зеленые огни, закручивались спиралью. Цвет их был неприятного, какого-то болезненного оттенка. Огни переливались, медленно вращаясь на поверхности диска. Благодаря им стало видно, что по краям и снизу платформа усеяна покатыми выступами и наростами, словно бородавками.
Туран повернулся к Таке и повторил:
— Что это?
Проводник сидел в прежней позе на краю телеги, только голову поднял.
— Бог, — сказал он.
— Кто?
— Бог. Боги летают в небе, смотрят на нас…
— Да нет же, это что-то… какие-то устройства. Машины, механизмы, вроде дирижаблей летунов. Ты знаешь, кто такие небоходы? Платформы — тоже машины, только большие. Но что это за огни? Ты видел такие раньше? Мы на ферме никогда…
— Глаза Бога, — сказал людоед.
Туран покачал головой. Платформа беззвучно плыла в небе, чуждая и далекая. Откуда они прилетают? Куда летят? Где их причал или улей, как у небоходов? Ведь не могут же они вечно парить в небе… Туран знал про Вертикальный город, отделенный от Пустоши растущей полосой некроза, про Урал — очень высокие горы, в сравнении с которыми красно-бурая гряда, та, что они миновали днем, — лишь холмик. Может, платформы причаливают где-то там? Никто — ни отец, ни Назар, ни Шаар Скиталец, ни самый бывалый пилигрим или охотник из тех, кто когда-либо заглядывал на их ферму, не мог рассказать про платформы ровным счетом ничего. Людям оставалось лишь гадать, обмениваться слухами и строить предположения.
Стемнело, платформа уплыла к горизонту, призрачные изумрудно-синие огни растаяли во мраке. Бандиты угомонились, только Дерюжка еще долго болтал про платформу, изумляясь ее величине и высказывая всякие дикие догадки, пока не получил по морде от Бочки, которого ненароком разбудил, и не замолчал обиженно. Макота, выкрикивая приказы с крыши «Панча», лично распределил время дежурства на постах, после чего залез в люк и захлопнул крышку.