59 
Он ждал, она зачерпывала воду, стекала белесая вода, она пугалась – будто ее больше нет, но она была. Другое лицо – другая Нора. Только глаза те же.
Осталась в одной рубахе, благодарная. Если бы не слишком низко спускающиеся распущенные волосы, слишком тяжелые, Нора казалась бы обычной женщиной в ночной рубашке – гриппующей или что-то в этом роде, или даже девочкой-подростком, потому что она задумчиво смотрела на вертящуюся в руках механическую игрушку, внимательно, как на MP3-плеер или на мобильный телефон смотрят такие девочки. Но если бы хотя бы по пояс обрезать волосы. Если вылечить грипп или что-то в этом роде. Он смотрел, время от времени решаясь прикоснуться только к отброшенным прядям волос. Долго смотрел.
– Иногда мне кажется, что я могу тебя отсюда забрать.
Сказал внезапно, не веря своему голосу. Но почему не поверить? Почему это должно быть невозможным? Если возможен Леночкин журнал.
– Откуда? – Она подняла лицо, и в сумраке показалось, что смотрит с иронией, – но это была не ирония; ирония Норе чужда.
– Ты что, плачешь? Нет, мне показалось. Здесь так холодно, – он обнял ее. – Там теплее.
– Я очень рада, что ты пришел.
– Я никогда не думал об этом, но это было бы так просто, Нора: если бы ты ушла со мной.
– А ты знаешь выход?
Он подумал, как пришел сюда, представил Нору в маршрутке, понял, что сказал глупость, но продолжил:
– Я могу узнать.
– А что я там буду обязана делать?
– Просто жить – больше ничего. Ты будешь жить для меня.
– Значит, то же, что и здесь…
Стали целовать друг друга в губы, рассмеялись, в щеки – она в небритые, он в бесцветные.
– Я люблю тебя.
Красная клубника, следы от сока на коже, следы от поцелуев, высыхающие розовые полосы.
(Смех, смех, смех.)
– У тебя живот холодный. Как жаль, что здесь темно. Мне бы хотелось когда-нибудь разглядеть тебя всю.
– Разве темно? Горят все свечи.
– Гуидо говорил что-то о нормальном свете. Вроде хотят тянуть электричество.
– Ты очень теплый, я…
– Давай.
– А ты свою рубашку сними, и брюки сними тоже.
Она вытянулась телом в длину, вытянула вверх руки, волосы накрыли простыни, его ладонь поползла вдогонку по рубахе. (А дальше – над потолком, под полом – ничего.) Он вытянулся рядом, говоря, что просто полежит рядом с ней, ее так не хватало ему все это время, и сжал в своей руке ее пальцы – длинные, холодные, как лепестки сорванного цветка. Вздрогнула. Целовали губы, щеки, дышали, целовались, смотрели в глаза нежно, опять целовались, улыбались. В одном из помещений заиграла лютня, все ту же мелодию, то медленную, то такую быструю, что сердце не поспевало и просило помощи у другого сердца – но, чтобы другое сердце могло помочь, нужно было прижаться так тесно…
Вошла незнакомая служанка, затушить свечи, ползая по лестницам, одну за другой накрыла колпачком, загасив весь свет, покряхтела и ушла, пока Нора ласкала ртом пенис своего возлюбленного, и в полном мраке стало слышно, как роются крысы, как ползет по стенам осевшая влага. Эхо доносило шаги – в дальних пустых залах, наверху.
Сдавленно рассмеялись, Нора снова легла рядом – лежать вдвоем обнявшись.
Норы совсем не было видно, мороз пробежал по коже, на секунду показалось – ее не существовало, а произошел чистой воды онанизм, он поспешно спросил:
– Я мог бы тебя видеть сейчас? Нельзя сделать светлее?
– Так темно, – продолжала она. – Мани! Эй, кто-нибудь, свет!
Удары тяжелого о пол. Скрип. Хриплый голос, заглушенный стенами:
– Принцесса, уже достаточно поздно.
– Не твое дело. Зажги опять свет.
Через несколько минут вошла сонная, непрерывно вздыхающая Мани, зажгла несколько свечей и села на пол в углу, сделала вид, что спит. Даже захрапела.
– Ну что, Коленька, теперь лучше?
– Намного, я могу тебя видеть. Если тебе пора, ты спи, если хочешь. Я буду рядом с тобой, здесь.
Она задумалась на какое-то время, почти задремала. Когда очнулась, шепнула: «Есть кто-нибудь?» – из-за ощущения постороннего присутствия.
Никто не отозвался. Посмотрела в угол – Мани там не было. Механическая игрушка, мельница, лежала поблизости. Хозяин с Хозяйкой. Она решила, что на этот раз Коленька ей, вероятнее всего, снился. Но разницы не было никакой.
Он же стоял на обочине с обычным ощущением, что все это фальшиво, встреча была фальшивой. Фальшиво все, о чем не знают другие. За спиной колыхался жидкий лесок. Николай ждал, когда появится желтый микроавтобус, чтобы поднять руку, с трудом понимая, почему стоит здесь, за пределами своего города. Почему не сидит за столом у себя дома. И что подумает о нем водитель маршрутки: зачем прилично одетый, даже если и растрепанный человек, находится в этом заброшенном месте? Или это все тот же водитель, который не думает ничего – знает.
59 
