Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
31 
– Ты злючка! Дай взглянуть на твои!
Он схватил её за запястья; но она вырвалась, погрозив ему сурово-напряжённым пальчиком.
– Если не отпустите меня, я больше не приду! Господи! Как, должно быть, ужасно на улице после этой тёплой постельки, без этого огня и этой розовой лампы…
– А я, Минна? Обо мне вы хоть немного пожалеете или вам дорога только розовая лампа?
– Это зависит от вас! – сказала она, надевая шляпку с приколотой белой камелией. – Вот если вы найдёте мне фиакр…
– Стоянка совсем близко отсюда, – вздохнул Жак, небрежно расчёсывая волосы. – Чёрт возьми! Горячей воды больше нет!
– Горячей воды всегда не хватает… – рассеянно пробормотала Минна.
Он посмотрел на неё, подняв брови, постепенно обретая – вместе с одеждой – привычную физиономию «маленького барона Кудерка»:
– Милый друг, вы иногда говорите такое… такое, что я перестаю верить вам или же собственным ушам!
Минна не сочла нужным отвечать. Она стояла на пороге, тоненькая и скромная в своём тёмном платье, глядя на него отсутствующим взглядом, уже простившись с ним.
«Ну вот и ещё один!» – напрямик говорит себе Минна.
Яростным движением она вонзает плечо в выцветшую суконную обивку фиакра и откидывает голову назад – не из опасения, что её могут увидеть, а из отвращения к погоде.
«Дело сделано… Ещё один! Уже третий, и по-прежнему без всякого успеха. Впору отказаться от всего этого. Если бы мой первый любовник, практикант при больнице, не уверил меня, что „я просто создана для любви“, то я бы немедленно обратилась к какому-нибудь крупному специалисту…»
Она перебирает в памяти подробности своего короткого свидания; руки её, спрятанные в муфту, сжимаются в кулаки.
«И что же? Этот мальчик был так мил! Он умирает от желания в моих объятиях, а я… я всё так же жду, говоря себе: „Да, это не лишено приятности… но вы можете предложить мне что-нибудь получше?“
Точь-в-точь как с моим вторым, этим итальянцем, с которым Антуан познакомился у Плейелей… как его? С зубами до самых глаз… Дилигенти! Когда я спросила у него, что это за «пакости», о которых пишут в книгах, он засмеялся и повторил ровно то же самое! Да, везением это никак назвать нельзя! Как же мне всё надоело!..»
В эту минуту она думает об Антуане с мстительным чувством, возлагая на него непонятную ей самой вину: «Готова поклясться, это он всё испортил… и вот теперь я получаю удовольствия не больше, чем… чем это сиденье! Он, наверное, грубо обошёлся со мной и что-то во мне повредил».
«Бедная Минна!» – вздыхает она. Фиакр выезжает на площадь Звезды. Через несколько минут она будет дома, на улице Вилье, всего в двух шагах от площади Перер… Она ступит на сухой холодный тротуар, взойдёт по лестнице в жарко натопленные покои, пахнущие свежей штукатуркой и обойным клеем… А потом будут большие руки Антуана, его собачья радость… Она покорно склоняет голову. Сегодня надеяться уже не на что.
Два года замужества и три любовника… Любовники? Может ли она назвать их так в своих воспоминаниях? Она думает о них с полным безразличием, не лишённым раздражения: они насладились благодаря ей коротким конвульсивным счастьем, которое никак не даётся Минне, несмотря на настойчивые и несколько прискучившие уже поиски. Она забыла этих людей, сослав их в самый тёмный угол памяти, где они утеряли зримые черты, так что даже имена их вспоминаются не без труда… Осталось лишь одно яркое пятно, как надрез от свежей раны: первая брачная ночь.
Минна по сию пору могла бы нарисовать пальцем на стене своей спальни карикатуру на Антуана в ту ночь: горбатая от усилий спина, рогатые пряди волос, короткая бородка сатира – фантастическое изображение Пана, облапившего нимфу.
На пронзительный крик Минны Антуан, причинивший ей эту боль, ответил идиотским радостным бормотаньем, благодарной признательностью, нежной заботливостью, братскими ласками – и это после всего!
Она тихонько стучала зубами, но не плакала, с удивлением вдыхая запах обнажённого мужчины. Ничем не затуманились её глаза, и она безропотно приняла даже страдание – в конце концов, при завивке волос иногда также приходится сносить нестерпимые прикосновения раскалённого железа, – но ей мучительно хотелось умереть, хотя она понимала, что это невозможно… Когда уснул её новоиспечённый, неловкий и пылкий муж, Минна робко попыталась выскользнуть из ещё сжимавших её рук. Но шелковистые волосы, намотавшиеся на пальцы Антуана, удерживали её в плену. Весь остаток ночи Минна лежала в терпеливой неподвижности, откинув голову назад и размышляя о том, что с ней произошло, о том, как жить дальше, и о своей роковой ошибке, ибо нельзя было выходить замуж за человека, который мог быть ей только братом…
31 
