Особенно,... 
89 
«Для тамо-ожни? – финский партнер вскидывает бровь. – У на-ас так не работают. У на-ас имеет значение только то, что напи-исано в договоре».
«В финских мебельных магазинах наши комплекты выставлены по полторы тысячи. – Неделю назад я заказала мониторинг. Первые данные поступили позавчера. – Это означает, что ваша прибыль, с учетом налогов и магазинных накруток, составляет как минимум...»
«Вы держите нас за идиотов? – перебивая меня, Фридрих интересуется вежливо. – Исключительно вкусный салатик. Очень рекомендую».
«Кстати, как идет реализация?» – я спрашиваю, но не потому, что не знаю. По моим данным, реализация идет очень прилично. Не ажиотажный, но постоянный спрос.
«О... – Лахтинен качает головой. – Есть небольшие проблемы. Фи-инны привыкли к высочайшему качеству. Ваши дива-аны... Конечно, они неплохие, но до настоящего западного ка-ачества...»
«Равно как и до настоящей западной цены... – я делаю большой глоток. Водка обжигает внутренности. – В любом случае наше качество вы видели заранее. Когда соглашались с тем, что цена, установленная между нами, составляет 1500 долларов. За комплект».
«Ви-идимо, – Лахтинен приосанивается, – я просто вас не по-онял. Иначе никогда не пошел бы на нарушение зако-она. Финляндия – не Россия».
Фридрих сжимает кулаки. В сущности, его сделали как мальчишку. Устный договор заключен без свидетелей. Обезьяний бугор вздувается. Сейчас он пошлет Лахтинена подальше. И тогда...
«Евгений Фридрихович, простите, мне надо было сразу... Вылетело из памяти, – я моргаю овечьими глазками. – Вас просили зайти в сборочный цех».
Фридрих смотрит ошарашенно: сегодня воскресенье – завод стоит.
«Срочно, – я настаиваю. – Там какие-то проблемы».
Фридрих кивает: послать мы всегда успеем.
«Проблемы? Я так и думал, – он качает головой озабоченно. – Извините. Буквально на десять минут».
Лахтинен переглядывается с переводчиком. Оба чувствуют себя на коне.
Десять минут – много времени. За десять минут можно успеть всё.
«Закон – это хорошо, – я смотрю вслед Фридриху. – По договору, подписанному обеими сторонами, все конфликты, если таковые возникнут, должны решаться в европейском суде».
Лахтинен кивает важно.
«Вчера, – я тянусь к салату оливье. С той стороны границы он называется русским, – наши юристы закончили подготовку документов. Мы подаем в европейский суд».
«Вы делаете оши-ибку, – финский партнер сохраняет спокойствие. – Европейские суды не работают по понятиям».
Переводчик гордится тем, что знает русский сленг.
«Вот именно, – краем глаза я слежу за минутной стрелкой. – Мы очень рассчитываем на то, что на суде всплывут подробности с мешком. Сырые обрезки. Как вы объясните, что оформили их официально?»
«А что здесь такого?!»
Мне кажется, он слегка переигрывает.
«А такого здесь то, что у меня есть свидетели: мешок уехал из России. А потом вернулся обратно. Сама я на суд не поеду. Но пришлю полное описание схемы, из которой суду станет ясно, как ваша фирма работает. Именно так, как вы изволили выразиться: по понятиям», – я улыбаюсь молочному поросенку.
Лахтинен слушает перевод.
«Но этим са-амым вы призна-аете, что тоже нарушили законы».
«Отходы больше 50%, – я подцепляю ломтик финской рыбки. – Ваш суд пригласит экспертов. Как вы собираетесь им объяснять? Думаете, они поверят, что вы, опытный мебельщик, не понимали, что подписывали?»
«Но вы то-оже это подпи-исывали».
«Да. Но не только мы. С нашей стороны стоят подписи таможни и Торгово-промышленной палаты. В мебельном бизнесе мы – новички».
Лахтинен молчит. Крестьянские мозги шевелятся туго и медленно.
«Правильно, – я киваю. – Если суд признает, что ваша фирма была с нами в сговоре... Здесь мы по-любому откупимся. А вы – вряд ли. Там, у себя...»
Восемь минут. Переговоры завершены досрочно. Фридрих ни при чем. Его здесь не было. С этой стороны моя ответственность: разгребать нашу общую гниль.
Теперь она пахнет по-другому: настоящими вкусными продуктами. Совсем не похожими на советские суррогаты. Какому-нибудь европейцу может показаться, что это не гниль, а нормальные переговоры.
Фридрих возвращается. Садится за стол. Игры в переглядки – ни к чему. Он уверен: я сделала. За это мне платят деньги.
* * *
У себя в комнате Елена глотает слезы. Вздрагивает, отводит глаза. Прячет платок в сумочку.
89 
