Особенно,... 
103 
— Люблю, когда мной интересуются! Вот когда перестанут, это будет поводом к беспокойству.
К концу ужина в ресторан отеля “по чистой случайности” заглянул репортер одной из ведущих денверских газет. Эта случайность была организована Эшлином. По привычке сильных мира сего собравшиеся заворчали, что терпеть не могут повышенного интереса к себе, однако вскоре уже позировали и ослепительно улыбались в объектив. Представительный граф Блэкмор был запечатлен на каждом снимке, то пожимая руку, то дружески хлопая по спине, а то обнимая за плечо. Стоило репортеру удалиться, как он начал зевать, деликатно прикрывая рот ладонью.
— Ребята, — сказал он, наконец, — я едва держусь на ногах! Позвольте мне откланяться!
И вопреки заявлениям, что веселье только началось, он поднялся в свои апартаменты. Главное было сделано — он обеспечил себе железное алиби. Репортеру было щедро заплачено за то, чтобы снимки появились в утреннем номере газеты и чтобы один экземпляр был немедленно доставлен в номер почетному гостю этого вечера.
Теперь можно было подумать и о других важных вещах. Хотя голова слегка болела, а мышцы еще ныли с дороги, Эшлин почти взлетел по ступенькам. В апартаментах пахло дорогими французскими духами. Усталость отступила, словно по волшебству. Когда он направился к спальне, на губах его играла плотоядная улыбка.
В дверях Эшлин остановился, держась за притолоку. На краю кровати сидела красивая проститутка. Как и было обозначено в заказе, ее длинные темные волосы были заплетены в косы и завязаны алыми лентами. При виде графа она опустилась на четвереньки и поползла к нему.
— Что прикажете, милорд?
Эшлин оттолкнулся от притолоки и взялся за брюки.
— Повернись задом! — приказал он хрипло.
* * *
Натали казалось, что она всплывает из неизмеримых темных глубин. Веки долго отказывались подниматься, но, наконец, ей удалось приоткрыть глаза. Вокруг все плыло, возникали и исчезали странные образы. Она не имела ни малейшего представления, где находится.
Когда зрение немного сфокусировалось, Натали увидела мужской силуэт. Человек сидел неподвижно, со склоненной на грудь головой и не замечал, что его пожирают языки пламени. Натали дернулась и закричала во весь голос.
Кейн, дремавший в кресле у огня, был разбужен тихим стонущим звуком. Он сразу бросился к Натали и увидел, что она мечется по постели и что по щекам ее катятся слезы. Она пыталась повернуться на спину. Он удержал ее, поймав за руки.
— Это я, милая, — прошептал он. — Не бойся!
Однако бред продолжался, и Натали снова забилась в его руках. Более часа Кейну пришлось сжимать ее в объятиях, чтобы конвульсии не дали ране открыться. Натали то рвалась куда-то, то пыталась забиться под одеяло, то кого-то бессвязно звала. В конце концов пришлось привязать ее за руки к спинке кровати.
— Выхода нет, — объяснял Кейн, обматывая ее запястья мягким от многочисленных стирок льняным полотенцем. — Главное, чтобы рана не открылась.
В течение следующих часов ему приходилось то ослаблять узел, чтобы не слишком давил, то снова затягивать.
Кромешная тьма снова и снова подступала к Натали, грозя поглотить, а когда наконец ей удалось выскользнуть из ее мертвенных объятий, она с ужасом поняла, что лежит обнаженная и связанная. И кто-то был рядом, кто-то склонялся над ней — судя по ширине плеч, мужчина. Она хотела крикнуть, но ей это не удалось.
— Тише, милая, успокойся! Я здесь, я тебя не покину…
Размытое лицо обрело четкость очертаний, Кейн Ковингтон? Нет, это невозможно. Тот никогда и ни за что не назвал бы ее милой. Значит, это просто сон.
Натали ощущала безмерную усталость и сама не заметила, как провалилась в сон, и тогда Кейн смог наконец вздохнуть с облегчением. Но это продлилось недолго: к ночи она горела в лихорадке. Бред возобновился.
Стремясь согреть свою подопечную, Кейн посильнее разжег пламя. Это не помогло. Не зная, как облегчить ее муки, он сидел рядом и беспомощно смотрел, как она тщетно пытается освободить руки. Льняные путы мешали ей свернуться клубочком. В жарко натопленной комнате Натали не могла согреться. Устав метаться, она впадала в оцепенение, но инстинктивный страх перед могильным холодом снова заставлял ее судорожно двигаться.
Наконец Кейн почувствовал, что дольше такого не вынесет. Дождавшись, когда Натали чуть утихла, он быстро сбросил с себя одежду, развязал руки Натали и лег с ней рядом, одной рукой сжимая оба ее запястья, а другой обняв за плечо пониже раны, чтобы не дать ей возможность перекатиться на спину и потревожить рубец. Почти сразу же Натали прижалась к нему в инстинктивном поиске тепла. Не сознавая, что происходит, она льнула к Кейну так отчаянно, словно хотела вплавиться в него, а он, здоровый и полный сил, реагировал на это самым неподходящим для данных обстоятельств образом. Они лежали в объятиях друг друга, дрожа всем телом и часто, неглубоко дыша. Оба были в лихорадке, причина которой у каждого была своя. Кейну не удавалось даже отодвинуться, чтобы затвердевшей плотью не упираться Натали в живот. Округлости ее груди терлись о его тело, а он мог только скрипеть зубами.
103 
