97 
Это не имело значения. Ничто не имело значения, кроме жгучей потребности оказаться в объятиях Луиса, ощу-тить его влажное нагое тело, смотреть не отрываясь в поразительные темные глаза, пока он властно увлекает ее за собой на вершину экстаза.
Луис не повел Эми в асиенду. Держа ее за руку, он быстро обогнул беснующийся костер и направился на северо-восток, удаляясь от площадки, где гудела хмельная фиеста Cinco de Mayo. И от особняка.
Твердо утрамбованная земля отзывалась под ногами глухим стуком, пока они проходили мимо скопления многочисленных хозяйственных служб и надворных построек Орильи. Они пересекли небольшую плоскую полоску пустынной почвы, и наконец, спускаясь по пологому склону, Эми увидела освещенную лунным светом черепичную крышу сарая, стоящего несколько поодаль от прочих построек. Это была конюшня, которую Луис оборудовал в сарае для своего призового жеребца Ноче.
Почуяв их запах, большой вороной начал подавать голос задолго до того, как они подошли к высокой ограде кораля. Когда Луис распахнул ворота и за руку ввел Эми в кораль, было видно, что Ноче ждет их и рад их видеть. Он хотел поиграть, но хозяин явно не собирался на этот раз баловать своего любимца.
Как только за вошедшей парой захлопнулись ворота, Луис сжал Эми в объятиях и начал целовать. Ноче оскорбленно заржал и выразительно толкнул Луиса мордой в спину. Когда же страстный поцелуй завершился, жеребец последовал за парочкой по ровной песчаной площадке, время от времени прихватывая зубами плечо Луиса.
— Что это он сегодня не в духе? — спросила Эми, когда Луис повел ее к оштукатуренной конюшне.
Из пространства, залитого лунным светом, они вступили в темный сарай. Луис прижал Эми спиной к стене, провел ладонями по ее тонким рукам и объяснил:
— Он ревнует.
— Ко мне? Ноче никогда ко мне не ревновал.
— Не к тебе. Ко мне.
Его глаза блеснули во тьме.
— Как это может быть, — не поняла Эми. Ее пальцы уже усердно колдовали над пуговицами рубашки Луиса.
— Он знает, почему мы здесь.
Руки Луиса поднялись и легли на шею Эми; большие пальцы рисовали медленные ласковые кружки в ямке между ее ключицами.
— Ты надо мной смеешься, — неуверенно возмутилась Эми. Ее голова откинулась назад, так что затылок прижался к двери. Она пытливо вгляделась в глаза Луиса. — Откуда Ноче может знать…
Горячие губы Луиса заставили ее замолчать. Поцелуй был огневым и неистовым, но длился лишь несколько секунд. Потом губы Луиса коснулись опущенных век Эми. И только потом он ответил:
— Он знает. В этом сарае он покрывает кобыл из табунов Орильи.
Кровь бросилась в лицо Эми и зашумела в ушах. Но этот шум не заглушал громкого ржания нервного жеребца. Он беспокойно носился взад и вперед мимо открытой двери конюшни, и звуки, которые он издавал, красноречиво свидетельствовали, что его возмущение не знает границ.
Луис не обращал внимания на громкие протесты жеребца. Высвободив низ белой мексиканской блузы Эми из-под плотно повязанного пояса юбки, Луис снял с нее блузу.
Его пламенный взгляд устремился к высокой груди, прикрытой теперь только липнущим влажным атласом сорочки с кружевами. Блуза выпала из рук Луиса. Он нетерпеливо сорвал с себя промокшую белую рубашку, и Эми видела, как бугрятся и натягиваются мышцы под блестящей бронзовой кожей.
Внезапно почувствовав, что ей трудно дышать, Эми тихо предложила:
— Может быть, лучше оставить Ноче в покое. Пойдем в асиенду.
Выражение глаз у Луиса было почти безумным, когда он приблизился к ней еще на шаг. Он сильно сжал пальцами запястье Эми и поднес к своей обнаженной груди. Медленно, глядя ей в глаза, он провел ее руку сверху вниз — по груди, через серебряный пояс, поверх шершавой ткани черных брюк, пока ладонь Эми не легла прямо на твердый таран, рвущийся наружу с такой силой, что, казалось, брюкам грозит очевидная опасность вот-вот лопнуть.
— До дома мне не продержаться, — признался Луис, удивленный своим заявлением не меньше, чем Эми.
Его умение властвовать над собственным телом до сих пор ни разу ему не изменило. Он мог подолгу сохранять могучую готовность; он умел, прежде чем срываться в водоворот собственного экстаза, проводить женщину, отдавшуюся ему, через один пик наслаждения за другим. Но сегодня все шло не так. Все шло не так, когда в его объятиях замирала эта златокудрая красавица, чье легчайшее прикосновение пронизывало его молниями; эта Далила с лицом ангела, которая была его первой и единственной любовью.
97 
