117 
Но каким бы ни было выражение его лица, казалось, оно ничуть не встревожило ни Арно, ни Сентрайля. Последний насмешливо обратился к бургундцу:
– Сеньор Люксембург! Чем мы заслужили такую честь?
Люксембург переменил свою беспечную позу и сделал несколько шагов вперед. Его люди – за ним. Один за другим, они переступали через порог и заходили в палатку, угрожая оружием, окружая двух рыцарей и молодую женщину, по которой скользнул взгляд начальника.
– Кажется, господа, вы задержались дольше, чем следовало, – сказал он с ужасным северным акцентом. – Мессир Бьюкен и его люди давно скачут по дороге в Гиз…
– Неправда! – с силой выдохнул Арно. – Никогда коннетабль не оставил бы нас здесь!
Люксембург расхохотался, и от этого смеха кровь застыла в жилах Катрин.
– По правде говоря… Он-то думает, что скачет вслед за вами. Мы заставили его поверить, что вы уехали вперед, спеша встретиться с дамой, сильно за вас беспокоящейся. Что же касается тех, кто охраняет эту палатку, мы без труда с ними справились.
– Что вы этим хотите сказать? – надменно спросил Арно.
– То, что вы мои пленники, и я рассчитываю научить вас уважать так, как подобает, моего господина – герцога. Было бы слишком просто, не правда ли, прийти, оскорбить людей у них же дома и после этого спокойно уйти?
Бешеный от гнева, Арно схватил меч и замахнулся на бургундца, но на него тут же набросились четверо солдат и, несмотря на его сопротивление, быстро его укротили, в то время как четверо других навалились на Сентрайля, который, впрочем, принял это вполне равнодушно.
– Так-то вы уважаете рыцарские законы и законы гостеприимства?! – ревел Арно. – Вот чего стоят слово и охрана вашего хозяина!
– Бросьте, – презрительно сказал Сентрайль. – Его хозяин проводит время в слезах, как баба, оплакивая участь рыцарства. Он заявляет, что поддерживает его, а сам в это время выдает сестру за англичанина. Бургундец – этим все сказано! Мы сошли с ума, если поверили слову такого человека!
Жан Люксембургский побледнел и уже поднял руку, чтобы ударить Сентрайля, но Катрин вскочила и встала между ними.
– Мессир! – воскликнула она. – Сознаете ли вы, что делаете?
– Сознаю, мадам, и меня удивляет, что вы еще здесь, с этими людьми, вы, которую наш герцог удостоил своей любви. Однако вам нечего бояться, я ему не скажу, что видел вас здесь. Зачем огорчать его? Кроме того, я благодарен вам за то, что вы задержали этих господ…
Возмущенный голос Арно прервал его:
– Вот, значит, что! Вот почему ты явилась сюда с твоими влажными глазами и словами любви, грязная потаскушка! А я чуть было не поверил, чуть не забыл о своем погибшем брате, о своей мести и ненависти, которую испытываю к тебе подобным… Все из-за тебя!
– Это неправда! Клянусь тебе, это неправда! – отчаянно закричала Катрин, бросаясь к молодому человеку, которого держали за руки и за плечи. – Я умоляю тебя, не верь ему! Я вовсе не любовница Филиппа, я не знала, что он готовит тебе ловушку! Ты не хочешь мне верить? Я люблю тебя, Арно!
Она хотела обвить руками его шею, но он отпрянул от нее, поднимая подбородок, чтобы она не могла достать до его лица. Взгляд рыцаря поверх ее головы устремился на Люксембурга.
– Мессир капитан, – сказал он холодно, – если у вас осталась хоть капля уважения к равным вам в рыцарстве, уведите нас поскорее или избавьте от этой девки, которой вполне мог бы удовольствоваться герцог, но настоящее место которой – в борделе. Прошу вас избавить меня от ее общества, потому что сам я не могу это сделать.
– Справедливо, – ответил Люксембург. – Уберите отсюда эту женщину и проводите пленников в замок.
Два стрелка подошли к Катрин, которая все еще цеплялась за Арно, оторвали от него и грубо швырнули на кровать. Капитан-бургундец наблюдал за ними.
– Честно говоря, – заметил он, – этот бедняга Гарен де Бразен не заслуживает такой судьбы, на какую обрек его монсеньор: якшаться по его приказу с такими людьми, да еще столько раз стать рогатым – нет, это слишком для одного человека!
Сотрясаясь от рыданий, Катрин беспомощно смотрела, как уводят Арно. Его лицо, казалось, стало каменным, и он перешагнул порог, не взглянув на нее. Сентрайль шел за ним между своими стражниками, по-прежнему расслабленный. Он снова запел свою песенку: «Красавица, о чем вы думаете? Что вы думаете обо мне?»…
Катрин осталась одна в голубой шелковой палатке, одна с этим покинутым оружием и всеми предметами мужского обихода, которые, конечно, растащат люди Жака Люксембургского. Но в этот момент она не видела ничего. Упав на низкую кровать, обхватив голову руками, она рыдала над своей рухнувшей надеждой, над своей осмеянной, отвергнутой, втоптанной в грязь любовью.
117 
