Шон проследил за взглядом Дэни. Она изучала поместье через прутья стальной ограды. Колючая проволока, тянущаяся по верху ограды, и камеры, обращенные к пляжу, портили впечатление первозданного рая.
– Наверняка нас туда не пустят, – возразил Шон. – Эти богачи – все равно что собака на сене: сами. не едят и другим не дают.
Ключ повернулся в замке легко, как по маслу. Дверь не издала ни малейшего скрипа.
Ничто не взорвалось.
Притворно-небрежным взглядом Шон обвел комнату, прежде чем войти. Там никого не было.
– Прошу, – пробормотал он, отступая и приглашая войти Дэни, – а я за тобой.
Шагнув в комнату, Дэни заметила, что Шон не убирает левую руку с кармана кожаной сумки, в котором был спрятан пистолет.
Мурашки, пробежавшие по коже Дэни, не имели никакого отношения к работающему на полную мощность кондиционеру. Солнце, цветы и бархатистый тропический воздух ничуть не притупили бритвенно-острую бдительность Шона.
Дэни с тревогой огляделась. Дверь пляжного домика открывалась в гостиную с окнами на пляж. В небольшой нише помещался бар с отнюдь не скудными запасами спиртного, а спальня находилась по другую сторону, подальше от шума прибоя.
– Знаешь, а мебель ничего, – заметила Дэни.
– Да, – отсутствующим тоном подтвердил Шон, – очень мило.
Но он не обращал внимания на изящество мебели. Шон заглядывал под кресла и столы, обыскивая места, где обычно прячут «жучки», и места, где никому не придет в голову их искать.
Пока Шон методично обследовал лампочки и стенные розетки, Дэни устроила собственный инспекционный тур, не переставая щебетать о том, что даже по прошествии нескольких дней ей не перестают доставлять удовольствие мебель, вид из окон, погода и двери, выходящие на пляж.
Шон пользовался только тремя вариантами ответов: "угум, «да» и «очень мило».
– И выбор спиртного здесь большой, – продолжала она.
– Да.
– Особенно хорош «Гран-Марнье».
– Очень мило.
– Это точно. Бутылка такого размера в аэропорту стоила бы не меньше пятидесяти баксов.
Приостановив осмотр подозрительно расположенной розетки, Шон уставился на Дэни.
– Ты любишь «Гран-Марнье»? – изумленно спросил он.
– Ох уж эти мне мужчины! – воскликнула Дэни с явным отвращением. – Ты до сих пор не можешь запомнить даже мой любимый цвет!
– Угу…
– Вот именно, – подхватила она.
Шон продолжил обыск. Осторожность была его оружием. Еще в Афганистане он твердо усвоил непреложное правило: осторожные люди живут дольше.
Во всяком случае, Шон понимал: современный, изготовленный по последнему слову техники «жучок» при подобном обыске не обнаружить. Кроме того, если прикрытие сработано так неудачно, что из «Гармонии» уже прослушивают, что творится в доме, им рано или поздно грозит смерть.
– Как это мило со стороны твоего босса – дать тебе отпуск! – произнесла Дэни.
– Да.
– Должно быть, аренда этого домика обходится баксов в пятьсот в день.
– Восемьсот пятьдесят, – уточнил Шон. – Я сейчас вернусь.
– Я буду ждать твоих очередных «угу», – с улыбкой пообещала Дэни.
Шон открыл дверь спальни, заглянул в комнату и горько улыбнулся. Должно быть, у Будды отменное чувство юмора, решил он.
Он быстро обошел спальню и ванну, но не обнаружил ничего подозрительного. Спустив воду в туалете, он прислушался. Все было в полной исправности.
В том числе его организм.
Тело Шона томило острое, нестерпимое желание. Никакие медитации и аутотренинг, на которые он потратил столько времени в Тибете, не помогали. Его рубашка пропиталась ароматом Дэни, на губах чувствовался привкус ее губ, при воспоминании о том, как она прикоснулась грудью к его руке, шорты становились тесными.
Проклятие!
Еще раз мысленно выругавшись, Шон прошагал через гостиную к бару, рывком открыл дверцу холодильника, отыскал ледяную зеленую бутылку карибского пива, вскрыл ее и жадно глотнул.
– Что случилось? – спросила Дэни.
Шон не отрывался от бутылки. Дэни смотрела на него поверх зеленой бутылки. Его глаза казались темными, как полночь, и непроницаемыми.
Он опустил бутылку и улыбнулся.
Все ясно, подумала Дэни. Кто-то, где-то и как-то вляпался в навоз яков. Причем вляпался по уши.
– Ничего, – наконец ответил он.
– По твоему поведению не скажешь.
Улыбка Шона стала шире, но ничуть не потеплела.
– Поведению… – повторил Шон так, словно впервые слышал это слово. – Да.