Особенно,... 
11 
В конце концов Нишио-сан выбралась не поверхность. «Здесь жизнь» — говорил ей инстинкт. Но он обманул её: там была смерть. Среди разрушенных домов валялись части человеческих тел. Девочка успела узнать голову своего отца прежде, чем одна из бесчисленных бомб разорвалась и глубоко похоронила её под обломками.
Под крышей своего земляного савана она сначала подумала, не стоит ли остаться там: «Здесь я в большей безопасности и здесь меньше ужасов, чем наверху». Понемногу она начала задыхаться. Она стала копать на шум, дрожа от страха при мысли о том, что увидит на этот раз. Но она напрасно волновалась: ничего увидеть было нельзя, потому что едва она показалась на поверхности, как тут же снова была погребена на 4 метра.
— Я не знаю, сколько часов это длилось. Я копала, копала и каждый раз, когда я оказывалась на поверхности, новый взрыв засыпал меня землёй. Я уже не знала, зачем я лезла вверх, но я лезла, потому что это было сильнее меня. Я уже знала, что мой отец был мёртв, что у меня больше не было дома, но я ещё не знала о судьбе моей матери и моих братьев. Когда дождь из бомб прекратился, я удивлялась, что все ещё жива. Расчищая землю от мусора, мы понемногу натыкались на трупы тех, кого не доставало, моей матери и братьев. Я завидовала своей сестре, раздавленной поездом двумя годами раньше, ей не пришлось увидеть все это.
Поистине у Нишио-сан были прекрасные истории для рассказа: тела там всегда оказывались разорванными на куски.
Поскольку я все больше удерживала при себе свою няню, мои родители решили нанять вторую японку, чтобы помочь ей. Они дали объявление в деревне Сюкугава.
Долго выбирать не пришлось: явилась всего одна женщина.
Кашима-сан стала второй нянькой. Она была совсем не похожа на первую. Нишио-сан была молодой, доброй и милой; она была некрасива и происходила из бедных слоёв народа. Кашима-сан была лет пятидесяти и обладала красотой столь же аристократической, как её происхождение: её великолепное лицо глядело на нас с презрением. Она принадлежала к той старой японской знати, которую американцы уничтожили в 1945 году. Она была принцессой в течение 30 лет, и однажды оказалась без титула и без денег.
С тех пор она зарабатывала на жизнь трудом служанки, как тот, что ей предложили в нашем доме. Она считала всех белых виноватыми в своём унижении и ненавидела нас в массе. Её прекрасные утончённые черты и высокомерная худощавость внушали уважение. Мои родители разговаривали с ней с почтением, как с важной дамой; она с ними не разговаривала и старалась работать как можно меньше. Когда моя мать просила её помочь ей в чём-то, Кашима-сан вздыхала и бросала на неё взгляд, говоривший: за кого вы меня принимаете?
Вторая гувернантка обращалась с первой, как с собакой, не только из-за её скромного происхождения, но также потому, что она считала её предательницей, заключившей договор с врагом. Она оставляла всю работу Нишио-сан, которая имела злополучный инстинкт подчинения своей государыне. А та нападала на неё по малейшему поводу:
— Ты заметила, как ты с ними разговариваешь?
— Я разговариваю с ними так же, как и они со мной.
— У тебя никакого чувства чести. Тебе не достаточно, что они унизили нас в 1945 году?
— Это были не они.
— Это то же самое. Эти люди были союзниками американцев.
— Во время войны они были маленькими детьми, как и я.
— И что? Их родители были нашими врагами. Кошки собакам не друзья. Я лично их презираю.
— Ты не должна была говорить так при девочке, сказала Нишио-сан, указывая на меня подбородком.
— При этом ребёнке?
— Она понимает то, что ты говоришь.
— Тем лучше.
— Я люблю эту малышку.
Она говорила правду: она любила меня также, как своих двоих дочерей, двух близнецов десяти лет, которых она никогда не называла по имени, поскольку она не отделяла одну от другой. Она всегда называла из футаго, и я долго думала, что это двойное имя было названием только одного ребёнка, значения множественного числа зачастую неопределенны в японском языке. Однажды девочки пришли в дом, и Нишио-сан окликнула их издалека: Футаго! Они прибежали как два сиамских близнеца, открыв мне тем самым значение этого слова. Наверное, рождение близнецов в Японии доставляет больше хлопот, чем повсюду.
Я очень быстро заметила, что мой возраст обеспечивал мне особое положение. В стране восходящего солнца, с рождения до детского сада, мы боги. Нишио-сан обращалась со мной, как с божеством. Мой брат, сестра и футаго уже вышли из священного возраста: с ними разговаривали обычным образом. Я же была окасама: почтенное детское сиятельство, господин ребёнок.
11 
