Особенно,... 
38 
Фургон с провизией, поскрипывающий под весом муки, бекона, вяленой говядины, бобов, зерна, сахара, приправ, горшков и кастрюль, уже ехал впереди стада. Им правил Большой Эл Макрей. Ему предстояло управлять фургоном, стряпать, а также стирать, лечить раны и змеиные укусы и даже стелить постели на ночь.
Остин напряженно ожидал взмаха руки Тома Кэпса. От волнения по его широкой спине пробегала дрожь — так всегда бывало перед началом перегона скота. Как и другие работники, Остин начнет жаловаться на жизнь, прежде чем они достигнут Абилина. Он будет чувствовать себя усталым и измученным, им овладеют скука и беспокойство, он начнет тосковать по дому и хотеть женщину, ему начнет казаться, что он больше видеть не может своих товарищей-ковбоев, он почувствует отвращение ко всей этой длинной жизни — и все это задолго до того, как первые животные приблизятся к загонам шумного канзасского города. Но теперь Остин чувствовал себя молодым, сильным, готовым тронуться в путь и гнать упрямых коров в Канзас — через прерии, через глубокие ущелья и бурные реки, через земли индейцев. Это настоящая мужская работа, и она была нужна ему. Он поерзал в поскрипывающем седле, и большой серый конь под ним нетерпеливо тряхнул головой. Том Кэпс щурился от лучей утреннего солнца. Перед ним волновалось целое море разномастных бычков, которые фыркали, мычали, стучали друг о друга длинными рогами и поднимали копытами пыль. Эта картина радовала глаз опытного ковбоя. Ом медленно перевел взгляд на Остина. Тихим, почти ласковым голосом, за которым скрывалась необузданная и суровая душа, он произнес:
— В Абилин.
Остин кивнул, улыбнулся, надвинул на лоб широкополую шляпу и еще крепче сжал поводья. Рука Тома Кэпса опустилась.
— Вперед!
На лицах разразившихся одобрительными возгласами ковбоев появились одинаковые улыбки; они вонзили шпоры с большими колесиками в бока своих коней — и путь на север начался.
Конь Остина гарцевал в лучах утреннего солнца; его густая грива развевалась на ветру, а ручной работы седло, отделанное серебром, ярко сверкало. Остин без труда держал поводья. Глаза его скользнули вдоль линии горизонта, остановившись примерно в том месте, где должно было находиться ранчо Фоксуортов.
Остин вздохнул. Сюзетту совершенно не волновало, что он уезжает. После отлова скота он провел дома целую неделю, но всего дважды удостоился чести насладиться ее обществом: во время ленча в отеле «Уичито» и вчера вечером за обедом. А почему, собственно, она должна волноваться?
Он покачал головой. К черту Сюзетту Фоксуорт! Она милая юная девушка — и ничего больше.
Пока Остин спорил с собой, Сюзетта, сидевшая верхом в дамском седле, остановила свою кобылу Глорию на склоне близлежащего холма и обвела взглядом пришедших в движение животных. С безопасного расстояния она с восхищением наблюдала, как ковбои уверенно выводят стадо, направляя его через луг. Когда взгляд ее скользнул по широкой груди и мускулистым рукам Остина, он повернулся в седле, натянул поводья огромного серого коня, и Сюзетта поняла, что он увидел ее. Повернув лошадь, Остин что-то сказал Тому Кэпсу. У Сюзетты перехватило дыхание: Остин направлялся прямо к ней. Теперь уже не было смысла притворяться, и, когда он приблизился, девушка обезоруживающе улыбнулась.
Остановив коня рядом с ней, Остин коснулся кончиками пальцев шляпы и подмигнул:
— Милая, я считаю, что ты — самое прекрасное существо на свете.
— Вы и сами великолепны.
— Дорогая моя, после таких слов мужчине очень трудно вернуться к своим обязанностям. — Он протянул ей руку в перчатке.
Сюзетта подала ему свою, и Остин поднес ее к губам, тихо прошептав:
— Произнеси слово «дорогой», и я никуда не поеду.
Сюзетта вырвала руку.
— Остин Бранд, что за глупости вы говорите! Что это на вас нашло?
— Извини, Сюзетта. Я вел себя глупо.
— Я не хотела, Остин… то есть я…
— Я прекрасно понимаю, что ты имела в виду, дорогая. Мне нужно ехать. Пожалуйста, будь осторожна. Увидимся через три месяца. — Остин пришпорил коня и галопом понесся к стаду.
Что ж, Сюзетта права. Хорошо, что девушка открыла ему свои мысли — это облегчит дело. Она останется для него дочерью умершего друга, только и всего. Естественно, Остин будет заботиться о ней, но только как о дочери, опекать девушку в память о Блейке Фоксуорте — вот и все.
Перегон скота был тяжелым и опасным делом, и Остин работал наравне со своими людьми. Он весь день оставался в седле; спина его ныла, голова болела, а глаза слезились от пыли, вздымаемой тысячью копыт.
38 
