Был заряжен второй револьвер и два запасных барабана. Запасное ружье он поместил в патронташ, а лишние барабаны — в специальные петли патронташа.
Ева невесело наблюдала за приготовлениями Рено.
— Ты что-то скрываешь от меня? — спросила она.
Рено скривил рот.
— Вряд ли. Я всегда тебе прямо говорю, что у меня на уме.
— Ты никогда раньше не использовал второй револьвер, — заметила Ева.
— В журнале Кэла сказано, что проход вверх такой узкий, что через него трудно проскользнуть и кошке.
— А лошадь пройдет?
— Да, а вот с моим автоматическим ружьем в такой коробке не развернешься, — сказал Рено.
— Ясно.
Ева нервно сняла шляпу, поправила выбившиеся пряди волос и огляделась вокруг, избегая смотреть в зеленые глаза Рено. Ей не хотелось, чтобы он заметил, как ей страшно.
И одиноко.
— А как насчет моего дробовика? — спросила она после паузы.
— Можешь пользоваться, если уверена, что попадешь в то, во что целишься. Рикошет может быть хуже пули.
Ева кивнула.
— У тебя все поводья в связке? — поинтересовался Рено.
Ева снова кивнула.
— Перемести одного Длинногривого вперед и поставь вьючных лошадей между нами.
Ева резко повернула голову в его сторону.
— Зачем?
Рено увидел тревожные тени в золотых глазах, и ему захотелось прижать к груди и как-то успокоить Еву.
Но это было бы обманом. Путь предстоял опасный — так подсказывало ему чутье. Сказать слова утешения вовсе не означает проявить доброту. Ей понадобятся осторожность и внимательность, как и ему.
— Здесь много следов, — объяснил Рено. — Грунт здесь песчаный, и трудно сказать, что это за следы: то ли мустангов, то ли подкованных лошадей. Если Слейтер впереди нас, он будет стрелять в меня. Если ты будешь ехать рядом со мной, пуля может достаться тебе. Поэтому поставь вьючных лошадей между нами.
— Я попробую обмануть пулю.
Черная бровь Рено поползла вверх.
— Поступай, как знаешь. Но в любом случае убери общую связку.
— Если бы я могла поступать по-своему, — сказала она, отчетливо произнося каждое слово, — я бы не поехала в эту долину.
— Это единственный путь к испанскому прииску, указанный в твоем журнале, если, конечно, ты не собираешься все время идти Скалистыми горами до самого Санта-Фе.
— Кошмар, — пробормотала Ева. — Так мы и до весны не вернемся.
— Кроме того, это путь к единственному надежному источнику воды.
Ева вздохнула. Она никогда раньше не задумывалась, какая это великая ценность — вода.
— А что если Слейтер сдался? — высказала предположение Ева.
Она наклонилась в седле и привязала веревку, служившую для связки, к уздечке одного из Длинногривых.
— Он мог отказаться от желания поучить жуликоватую девчонку из салуна, но черта лысого он откажется от золота… Или, — добавил Рено саркастически, — свести счеты с человеком, который разгромил банду его близнеца-брата.
— Ты?!
— Я, Кэл и Вулф.
— Калеб Блэк? Господи, а если Слейтер пойдет не за нами, а за Калебом?
— Старик Джерико не так глуп. У Кэла есть несколько надежных людей, в том числе трое освобожденных рабов. Двое из них были охотниками за буйволами. Третьего зовут Чугунный, он наполовину семинол.
Ева хмуро молчала.
— Виллоу, — добавил Рено, заметив беспокойство на ее лице, — ухаживала за ними, после того как они поели плохого мяса. С тех пор они считают, что на ней свет сходится клином. Так же думают их женщины, в том числе подруга команчи, которая не может сделать выбор между Горбатым Медведем и Чугунным.
— Они вооружены?
— Конечно, черт возьми! Какой прок от невооруженного мужчины?
— Все равно, — сказала Ева, — у Слейтера уйма людей.
— Это не означает — хороших людей… Ты не беспокойся о Кэле. Он представляет собой армию из одного человека! Я бы хотел сейчас иметь его у себя за спиной.
С этими словами Рено направил чалую в долину. За ней сразу же последовала мышастая. Оба Длинногривых заняли свои места, несмотря на отсутствие связки.
Рено не надо было предупреждать Еву, чтобы она соблюдала тишину. Как и он сам, она ехала, настороженно приглядываясь к теням и поворотам, за которыми могла оказаться засада. Дробовик лежал у нее поперек колен, поблескивая, когда на него иногда падали солнечные лучи.
Дневная жара постепенно сменялась сумеречной прохладой, по мере того как по обеим сторонам скалы поднимались все выше. Каменные пласты громоздились друг на друга, карабкались вверх, к закрытому облаками небу, которое сузилось до размеров флага. Слышалось только поскрипывание кожи, похлопывание лошадиных хвостов да топот копыт, несколько приглушенный песчаным грунтом.