30 
— Хорошо, — сказал он наконец. — Это уже против всех инструкций и вообще против совести. Но меня так и так отзывают, терять нечего. Я тебе покажу тарелку.
Некоторое время до Катьки не доходило.
— Ты же сказал, тарелок не бывает.
— Неважно. Полное название ты все равно не поймешь. Считай, что тарелка.
— Где она?
— У меня на даче. В Тарасовке, по курской дороге.
— В смысле?
— В обычном смысле, в сарае.
— Подожди. Откуда у тебя дача?
— Кать, приди в себя, а? Почему у меня не может быть дачи?
— Но ты же заслан. Ты что здесь, с пятидесятых годов?
— Почему с пятидесятых?
— Ну… когда давали дачи…
— Кать, очнись. Купили мне дачу, чтобы было где хранить тарелку. Трудно, что ли? Где я, по-твоему, должен ее держать в городе?
— Она… она очень большая, да?
— Не очень. Но там стартовая площадка, там вообще все для взлета. Как я буду взлетать из Свиблова? С крыши, как Карлсон? Она сама по себе компактная, я мог бы ее хоть под кроватью держать. Но нужно пространство, чтобы… ну, старт и все…
Катька смотрела на него внимательно и испуганно. Он не шутил.
— И когда мы едем?
— Поедем завтра.
— А что я дома скажу?
— Не знаю. Что хочешь. Учти, у тебя остается шесть дней. И взять я могу только пятерых — плюс Полька.
— Итого мне надо набрать еще троих.
— Да.
— Нет. Я не могу решать, кому спасаться, а кому сдохнуть.
— Тогда все сдохнем.
— Может, еще и не все.
— Ну, не знаю. Если хочешь, давай поэкспериментируем. Кто-то, конечно, уцелеет. Кто-то даже будет мародерствовать. Жилплощадью торговать. Освободится много жилплощади, и она капитально подешевеет.
— Ты-то откуда все это знаешь?
— Я, Катя, эвакуатор. Я этого навидался больше, чем ты можешь себе представить. Вот уже где у меня все это. И самое жуткое, что уезжать все равно придется. Сама запросишься. Человеку гораздо трудней умереть, чем он себе представляет. Только тогда уже все будет очень сложно. И добираться, и стартовать.
— Послушай! А ты не мог бы нас эвакуировать… ну, скажем, в другую страну?
— Куда? В Африку?
— Почему в Африку. В Штаты, например.
— А-а. Наш муж нас все-таки уговорил.
— Ну, правда, почему не туда?
— Потому что туда у меня нет возможности, извини. У меня нормальный межпланетный корабль, а не «Дельта эйрлайнс». Хочешь туда лететь — лети, оформляйся, но не советую. Там тоже уже началось, а за неделю так продвинется, что как бы они сами сюда не побежали. Остается, конечно, Австралия — но это, сама понимаешь, не вариант.
— Ну да. Альфа козерога, конечно, надежнее.
— Гораздо надежнее, — серьезно сказал Игорь. — Ты вообще это… не трогай альфу Козерога. Ты там не была, в конце концов. Мне тоже не ахти приятно выслушивать все эти гнусности про Родину.
— Ты любишь Родину? — спросила Катька.
— Да, — ответил Игорь, — я очень люблю Родину. У меня приличная Родина, и на ней живут приличные люди. Тебе понравится. Там не может не понравиться.
— Да, да, — кивнула Катька. — Живые деньги.
— При чем тут живые деньги! — взорвался он. — У нас вообще можно… можно жить без этого всего! У вас же каждый живет, будто делает нелюбимую работу — и главное, стопроцентно бессмысленную! Все друг друга еле терпят… У нас же — ты понимаешь? — действительно все по-человечески! Все сделано для радости. Ты сама все поймешь, правда. Я как только наш вокзал представлю…
— Какой вокзал? — дернулась Катька.
— Центральный вокзал! Там встречают приезжих. Ты сразу попадешь в такое… такое поле любви… Ты почувствуешь, что тебя ждут, что тебе рады! У вас ведь как — куда ни приедешь, в какой город ни выйдешь с вокзала, сразу первое чувство, что ты не нужен, что тебя не должно быть! Автобусы какие-то, заляпанные грязью, таксисты дерут втридорога, горожане ползут, не глядя друг на друга… И так везде, в любой Америке! Никто никому даром не нужен! Если бы ты знала, как я тут вообще… задыхался до тебя. Ты же совсем наша, ты умеешь радоваться другому человеку, умеешь просто делать другому хорошо! Тебе самой это в радость, это же страшно естественная вещь. А у нас так все, тебе там будет в сто раз проще адаптироваться, чем в Штатах. Чем хочешь клянусь. Господи, я так его и вижу…
— Кого?
— Вокзал. — Игорь мечтательно уставился в холодные небеса. — Огромный хрустальный купол, и такое, знаешь, преломление — все в радужных пятнах, весь пол.
30 
